Шейх аш-Шимшари рассказывал мне удивительные вещи о делах Хусайна ибн ан-Нура, невозможных положениях [и испытанных им] затруднениях. Шейх говорил: “Воистину у наших магрибинских сейидов нет терпения выслушивать то, что он говорил им. Они приучены лишь к внешней стороне шариата, поэтому не по уму им рассказы людей знания, не в состоянии они проникнуть в их твердыни”.
В Турции же уверовали в Хусайна ибн ан-Нура, были признательны ему, и через небольшие промежутки времени он получал оттуда дары.
У Хусайна ибн ан-Нура есть сын по имени Джа'фар. В [11]85 (1771-2) году он приехал в Египет, оставался с нами некоторое время, бывал у нас в доме. Он наведывался и к некоторым друзьям своего отца в Каире. Иногда он вместе с нами отправлялся на прогулки.
А Хусайн ибн ан-Нур жил до тех пор, пока не умер, — да простит его Аллах! После него не осталось подобного ему.
Год тысяча двести седьмой
(19.VIII.1792 — 8.VIII.1793).
Мухаррам начался в четверг. Положение очень ухудшилось из-за возросшей дороговизны и из-за того, что произвол и разорение распространились по всей стране. Население провинций рассеялось и заполнило Каир. Мужчины, женщины и дети толпились на базарах и по переулкам, крича и плача от голода все дни и ночи. Очень много людей ежедневно умирало от голода.
Тогда же за десять дней до Салиба стал снижаться уровень вод Нила. Воды Нила не достигали своего нормального уровня, он был ниже обычного на два локтя. Этот спад воды лишил людей их единственного утешения — надежды на подъем Нила. Когда же произошел спад воды и рухнули их надежды, усилились их горести, исчезло зерно с побережий и площадей, цены на него еще больше повысились. Стоимость ардабба пшеницы достигла восемнадцати реалов, ячменя — пятнадцати реалов, бобов — тринадцати реалов; точно так же повысились цены и на остальное зерно. Окка хлеба стал стоить полпара. Затем положение ухудшилось — четверть вайбы[790] продавалась уже по реалу. Дело дошло до того, что люди, разыскивающие зерно, не находили его [даже] по вздутым ценам. Днем и ночью велись разговоры, беседы о съестных припасах. /239/ Это было единственной темой. И на собраниях знати, и на прочих собраниях только и слышались упоминания о пшенице, бобах и всяких прочих продуктах. Люди становились скрягами и уединялись. Днем и ночью раздавалось все больше воплей и плача. На улицах нельзя было пройти, чтобы не наступить на человеческие существа. Если же случалось свалиться ослу или лошади, то голодающие набрасывались на [животное], давя друг друга, и поедали его сырым, ели они и гнилое мясо. Дошло до того, что стали есть детей.
Когда вода спала, люди посеяли клевер, но только он начал произрастать, как его поели черви, то же произошло и с зерновыми. Состоятельные землевладельцы перепахали свои земли заново, оросив их водой из сакий, шадуфов и поднимая воду при помощи наттала. Они купили семена по самым высоким ценам и посеяли, но и этот посев был съеден червями. С неба не падало ни капли дождя, не было и рос, не веяло прохладой — в начале месяца кихак дул знойный ветер и стояла тягостная жара.
В провинциях осталось очень мало феллахов — их унесли смерть и скитания.
В конце месяца раби' I (17.X. — 15.XI.1792) из Стамбула приехал Салих Ага с указами на руках о прощении эмиров и с дарами, из которых один предназначался паше, а два остальных — Ибрахим-бею и Мурад-бею. Собравшись в диване, прочитали указы. Дали пушечный салют.
Салих Ага привез указ о своем назначении представителем Порты. А занимал его Мустафа Ага, которого сместили.
В этом же месяце привезли из Турции зерно, оно появилось в большом количестве на побережье. Люди успокоились, обрели уверенность. Это совпало с жатвой маиса. Цены на пшеницу упали до четырнадцати реалов за ардабб. Солому же достать было невозможно. Если добывалось какое-то количество соломы, то купившему ее невозможно было доставить к себе в дом: едва скотина сделает первые шаги [с грузом соломы], как на пути ее перехватят конюхи и подчиненные военачальников. Стоит им услышать или догадаться, что в каком-то месте имеется солома, как они окружают его и отбирают солому насильно.
Главным кормом скоту служили сухие стебли маиса. Многие бедняки и нищие в районах плотин выискивали сухую сорную траву, пырей и обходным путем шли с этим на рынок, где продавали по дорогой цене, а люди дрались из-за такой покупки. Если же встречались конюхи или каввасы, то стягивали с голов [вязанки] и отбирали насильно.