Шейх Сейид, которого звали в то время Сейидом Абу Аллямом, как старший, являлся главой этой большой семьи. Он был человеком степенным, умным, трудолюбивым и честным. К его словам всегда прислушивались в семье. Справедливый в отношениях с братьями, он никогда не требовал больше своей доли. Он был чем-то вроде судьи и правителя этого маленького царства: разрешал споры, правил всей семьей и руководил делами так, как считал полезным для всех. С его мнением считались, все в деревне относились к нему с почтением.
Так жил шейх до сорока пяти лет, пока не произошло событие, которое оказалось причиной его несчастья. Однажды вечером он возвращался на осле домой; на полном ходу осел споткнулся и сбросил седока. Шейх упал и ударился головой о большой камень. Из раны полилась кровь. Его отнесли домой, где он пролежал с высокой температурой в бреду три недели. Затем рана зажила, жар спал, но Сейид Абу Аллям стал другим человеком: он потерял рассудок, утратил всякую связь со своей прежней жизнью. Он не узнавал ни жены, ни детей, ни братьев, ни своей матери, которую очень любил. Так он прожил больше года, не переступая порога своего дома. Он превратился в ребенка и начал забавляться вместе с детьми во дворе; вместе с ними играл, ел и пил.
Но так длилось недолго: братья восстали, природная жадность взяла в них верх, и они заявили, что этот идиот — слишком тяжелая обуза. Посоветовавшись, они решили выгнать его вместе с женой и детьми из дому и лишить земли и урожая. А у него было десять детей, не считая тех пяти, что умерли один за другим в первые годы его брачной жизни.
Из десяти оставшихся в живых было шесть дочерей и четыре сына, но сыновья были слишком молоды, чтобы кто-нибудь из них мог выступить против воли братьев отца и отстоять права, отнятые у них силой.
Семья ушла из дому вместе с шейхом Сейидом. Его можно было вести куда угодно и как угодно. Они поселились неподалеку от деревни в полуразрушенной хижине, которую им пожертвовали добрые люди. Жили они в нищете и горе, едва сводя концы с концами. Дочери и сыновья шейха собирали хлопок, чистили каналы, строили мосты, получая за все это ничтожную плату. Они брались за любую работу, понуждаемые голодом и нищетой.
А Сейид был все еще болен. Он страдал тихим помешательством, но когда его охватывали приступы буйства, он начинал ругать всякого, кто попадался ему на глаза, пытался избивать детей. Ел он много, почти не двигался и поэтому быстро растолстел. У Сейида всегда были густые волосы, а когда его перестали стричь, брить бороду и вообще заботиться о его чистоте, волосы отросли и слиплись от грязи. Все это сделало его еще более безобразным. Черты его лица, ранее свидетельствовавшие о силе, крепости духа и смелости, теперь скрылись под отвратительной маской идиота с бегающими глазами, подернутыми пеленой, которая скрывала их блеск, подобно тому как пыль на стекле лампы делает ее свет тусклым. Исчезло все, чем обладал Сейид Абу Аллям, — энергия, ум и смелость. Не стало работоспособного человека, главы многочисленной семьи. Осталась лишь изуродованная копия, по которой с трудом можно было узнать оригинал. Но время постепенно стирало и это сходство.
Злой рок продолжал преследовать шейха: умерла его жена, вверив десятерых детей милости судьбы. Одна лишь слепая старуха мать не забыла сына в его несчастной доле. Она украдкой, без ведома младших сыновей, навещала его, приносила пищу и одежду, дарила ласку и сочувствие, которые он принимал с большой радостью, хотя и не узнавал мать. Сейид всегда спрашивал, принесла ли она ему сладостей, словно он сбросил сорок лет и стал ребенком. Мать же во время встречи помнила только об одном: что рядом ее мальчик, ее сын — а весь великий смысл этого слова ведом только матери. Ослепла она давно, а старость настолько подточила ее силы и сломила дух, что она потеряла представление о времени, забыла, сколько лет прошло после изгнания из дома Сейида, не помнила даже свой возраст. Когда старуха оказывалась рядом с сыном, который своими словами и поступками действительно походил на ребенка, ей хотелось посадить этого громадного грузного человека на свои слабые колени, она прижимала его к своей груди, гладила по голове, спрашивая, чего ему хочется, и кормила его принесенными с собой лакомствами. Сейид целовал мать, и эти поцелуи свидетельствовали об инстинктивной благодарности бессловесного животного к человеку, который ухаживает за ним и кормит его.