Подобно истории с Рафаатом, слух об этом событии быстро распространился, авторитет шейха возрос еще больше, и многие стали добиваться руки его дочерей. Вскоре дочери шейха вышли замуж за почтенных людей.
Дом опустел, в нем осталась лишь старуха со своим слабоумным сыном. Они могли бы бросить лачугу, поселиться у одной из дочерей и жить в достатке. Однако мать предпочла остаться в лачуге, чуть подновив ее. Летом лачуга защищала от палящего зноя, а зимой от холодного ветра. Старуха согласилась взять лишь немного вещей, пожертвованных зятьями. Шейх Сейид привык спать на земле, подстилкой ему служил плащ, а подушкой — сумка с кусками хлеба и остатками пищи.
Так жили мать с сыном, не трудясь, но и не зная голода. Мать постоянно находилась дома и выходила только, чтобы набрать воды в кувшин или посидеть на пороге дома. Сын привык уходить утром и возвращаться — с полной сумкой только к вечеру. Все старались накормить его и чем-нибудь услужить ему. Он ежедневно ходил в соседние селения, а по пятницам посещал базар. Его встречали с почетом, но боялись. Он ел где хотел, вернее, куда попадал, когда желудок начинал требовать пищи, ложился спать там, куда его приносили ноги: около канала, в хлеву, где укладывался на солому, или на пороге мечети, закрывая вход туда своим тучным телом, и тогда никто не осмеливался ни войти в мечеть, ни выйти из нее. Он мог спать и в поле, и на дороге, и на рынке — всюду, где он начинал чувствовать усталость.
Так в довольстве и благополучии жил шейх Сейид со своей матерью семь лет. Им завидовал каждый бедняк, тяжелым трудом зарабатывающий свой хлеб.
Всякий раз, приезжая в деревню на каникулы, я видел шейха Сейида все таким же; он ничуть не изменялся. Я уже не боялся его, меня больше не пугали его странные, бессмысленные слова.
Прошло три года с тех пор, как я последний раз был в деревне. Шестнадцатилетним юношей я вновь приехал туда и увидел, что обстоятельства изменились: мне пришлось выслушать много горьких жалоб на шейха Сейида; я видел, что сомнение в его святости проникает в души многих феллахов и вот-вот над шейхом может разразиться гроза. Я спрашивал многих о причине этого недовольства и получал один и тот же ответ: характер у шейха настолько испортился или, вернее сказать, его болезнь дошла до такой степени, что святого стало трудно выносить. Вскоре мне довелось увидеть шейха Сейида, и я сразу понял, что тихое помешательство переходит в буйное, опасное для окружающих. Он не был в этом виноват, виновата была его прогрессирующая болезнь, которая приняла такие тяжелые формы.
Перемену в нем люди начали замечать еще год назад. Сначала она была мало заметна, но сейчас он стал буквально невыносим.
Люди сначала сносили обиды, уверенные в том, что шейх Сейид карает лишь тех, кто этого заслуживает, кто совершил грех; однако впоследствии поняли, что он ни для кого не делает исключения: ни для грешников, ни для праведников. Тогда в душе они начали роптать на него, но не высказывали открыто своих мыслей, боясь его тайной силы, о истоках которой ничего не знали.
Шейх Сейид появлялся на базаре, хватал все, что видел перед собой, и швырял на землю. В деревне он заходил во дворы феллахов, хватал кур и гусей, душил их, никого не страшась, и бросал на дорогу под ноги прохожим. Он бегал за детьми, зверски избивая тех, кого ему удавалось поймать.
Иногда он без всякого повода бил людей; однажды схватил почтенного муллу — шейха Хамзу за бороду, затем ударил его ногой в живот; мулла упал в обморок. Многое из того, что совершал шейх Сейид, люди в душе осуждали, но тем не менее многие еще продолжали верить в то, что он святой, кормили и одевали его. Дочери Сейида лишь из боязни оскорблений изредка навещали своего безумного отца.
В это лето мой отец решил провести месяц в деревне, чтобы заняться сельским хозяйством. Не желая скучать в деревне, я приобрел несколько романов и томики сказок «Тысяча и одна ночь». Дядюшке Хадру я поручил купить мне на базаре козленка — я хотел его вырастить и перед отъездом пустить в стадо. Решив заняться на досуге рыболовством, я попросил своего друга приготовить мне рыболовные снасти.
На другой день садовник принес длинное, тонкое удилище с леской. Затем подал мне небольшой глиняный шарик и сказал, что в нем столько червей, что их хватит на два дня рыбной ловли. Я обрадовался, пошел к каналу и вместе с садовником выбрал удобное место. Дядюшка Хадр вырвал колючую траву, расчистил для меня место и устлал его чистой соломой. Мы закинули удочки и сели, внимательно наблюдая за поплавками. Мой наставник посоветовал мне вытаскивать удочку только тогда, когда рыба наверняка попадет на крючок. У меня был хороший улов, половину я отдал дядюшке Хадру, а из другой половины повар приготовил аппетитное кушанье для моей собаки, которую звали Фарис.