— Да продлит аллах твою жизнь[15].
Лицо муллы омрачилось, и он в горестном молчании продолжал путь. В деревне он снова остановил прохожего и спросил о Хасане Салляме. Тот равнодушно ответил:
— Умирает…
Мулла продолжал путь все на том же старом осле, со скоростью пешехода. Через некоторое время он остановил юношу и задал ему тот же вопрос. Юноша отвечал:
— Говорят, о господин наш, что он завтра умрет.
Мулла воскликнул:
— Значит, он еще не умер?
— Еще не умер, о господин наш!
Мулла удовлетворенно вздохнул: он был другом и дальним родственником Хасана Салляма.
Наконец он сошел с осла, поручив пастуху до утра поставить его в загон для скота, и быстрыми шагами направился к дому Хасана Салляма, чтобы самому во всем удостовериться. У дома он встретил старшего сына Хасана, мальчика семи лет, и с нетерпением спросил его:
— Где отец, сынок?
— Он дома, пьет кофе с Абу Хиджази и Сейидом Абу Кабша.
Одолев врага, Хасан Саллям вернулся вместе с женой домой. К счастью, шейх Сейид не причинил ребенку серьезных увечий, и родители стали лечить его, как умели. Ребенок уснул глубоким сном, супруги сидели, почти не двигаясь. Мать вполголоса напевала колыбельную, убаюкивая и тихонько покачивая спящего ребенка. За стеной, где находился скот, раздавались неясные звуки: чавкал теленок, а Муса, старший сын Хасана, чистил загон и готовил теленку удобное местечко для сна.
Хасан Саллям размышлял о происшествии: он думал о шейхе Сейиде, о чудесах, которые он творил, об обидах, нанесенных ему шейхом, об ужасной смерти Рафаата, о возмездии, постигшем всех, кто поднимал руку на шейха Сейида. Хасан перебрал в памяти события прошедшего дня, и лицо его омрачилось: как он мог так поступить со святым, угодным аллаху? Он проклинал себя и просил у аллаха прощения за свой грех. Он хотел бы забыть о страданиях, причиненных ему шейхом Сейидом, и, покорившись воле аллаха, приготовился понести наказание.
Когда он вспомнил о возмездии, постигшем несколько лет назад Рафаата, его преступление стало казаться еще более тяжким и он еще больше уверовал в святость шейха Сейида. Наконец, Хасан, как и все жители деревни, поверил, что нынешней ночью он умрет ужасной смертью. Холодный пот выступил у него на лбу, силы ему изменили, дыхание участилось. Картины ужасных мучений проносились в его мозгу, хотя ни одну из них он не мог себе ясно представить. Ему мерещился ад с чертями, пламенем и тяжелыми железными прутьями, опускающимися на его голову; ему казалось, что Азраил убивает его. Хасану привиделся шейх Сейид, творящий свои заклинания, чтобы отомстить ему. Наконец он представил себе собственные похороны, плачущую и причитающую жену, идущую за гробом с малышом на руках; грудь его стеснилась, он почувствовал приступ удушья и закричал, призывая на помощь:
— Ловите, люди!.. Ловите шайтанов!.. О, эти орудия мучения в аду… Азраил… Спасите!
Ребенок вздрогнул во сне и заплакал, жена, дрожа от ужаса, выбежала из соседней комнаты; старший сын, услышав о шайтанах и Азраиле, прибежал из хлева. Голос жены несколько успокоил Хасана. Он приказал зажечь светильник; слабый желтый свет, разлившийся по комнате, подействовал на него успокаивающе.
Жена пошла рассказать о случившемся родственникам и скоро вернулась, приведя с собой стариков; подошли несколько мужчин и парней, подстрекаемые любопытством узнать, что случилось с их приятелем Хасаном Саллямом после совершенного им преступления по отношению к святому. Войти они, однако, не осмелились, а стояли у двери и, вытянув шеи, всматривались вглубь дома. Старикам уступили дорогу. Самый древний из них вошел, и Хасан Саллям обратился к нему со слезами в голосе:
— Умираю, дядюшка Мубарак, умираю!.. Своими глазами видел сатану и Азраила… Они пришли за моей душой.
И старик ответил ему с горестью:
— Что ты, сынок, успокойся, до смерти еще далеко.
Хасан Саллям в ужасе закричал:
— Значит, я правда умираю?
Дядюшка Мубарак ответил слабым, покорным голосом:
— Что поделать, сынок? Все от аллаха.