На другой день вечером Мухсин увидел Алюву, который шел по направлению к каналу, неся удочку, приманку для рыб и сумку. Он выждал до полуночи и, зарядив револьвер и положив его в карман, пошел вслед за Алювой.
Алюва напевал грустный мавваль, и ветерок разносил по полям его голос. Он очень обрадовался, увидев своего господина.
— Продолжай, — сказал ему Мухсин.
Ежеминутно дрожащей рукой Мухсин касался револьвера. Он не мог сдержать своего волнения. И подобно тому, как путник теряется в ночи, его совесть пыталась спрятаться в самых темных уголках души.
«И эхо потом не будет разносить по полям его песню…» Алюва не знал, что поет свою последнюю песню.
«Удивительно, как он спокоен… Если бы Алюва знал, что находится на волосок от смерти!»
В этот момент рыбак потянул удочку и вытащил на берег большую рыбу. Освещенная серебристым светом луны, она извивалась в предсмертных судорогах.
Мухсин подумал: «Этот несчастный подобен глупой рыбе, которую удочка внезапно лишила жизни… Сегодня у него будет тоже отнята жизнь».
Алюва снова забросил удочку и обратился к Мухсину:
— На твое счастье, господин.
Мухсин загадал: «Если сейчас Алюва поймает рыбу, Фатыма будет моей». Однако приманка размокла в воде и Алюва ничего не поймал. Мухсин опечалился, закурил сигарету. Ему захотелось предложить сигарету своему слуге, который должен проститься с жизнью (ведь раньше он часто угощал его). Мухсин дал Алюве сигарету и велел закурить. Алюва поцеловал руку своего господина. Этот поцелуй кольнул Мухсина в самое сердце. Ему была тягостна мысль, что Алюва ничего не подозревает и не догадывается, что рука, которую он поцеловал, через одну-две минуты убьет его.
Мухсин вновь нащупал в кармане револьвер. Холод стали как бы обжег ему пальцы. Мухсин вздрогнул… и решил немного выждать… «Ничего, пусть Алюва выкурит сигарету».
Любезность господина растрогала Алюву, и он запел нежным голосом один из маввалей, который, как он знал, нравился Мухсину.
Луна поднялась уже высоко, ее серебристый свет мягко озарял все вокруг. Мухсину показалось, что в льющихся потоках лунного света ему видится кровь, выступившая на лице Алювы.
… Кровь… Она будет сочиться из раны и окрасит траву, растущую на берегу канала.
Вместе с песней изо рта Алювы вырывались клубы табачного дыма. Казалось, эти маленькие голубые облачка — крылья нежных мелодий.
Мухсин встал за спиной молодого человека, занятого ловлей, и начал высматривать, куда выстрелить. В это мгновение Алюва вытащил из воды удочку: на крючке висела большая рыба. Он повернулся к своему господину, радость светилась в его глазах:
— Вот будет у нас завтра рыба, мой господин!
Завтра…
И все же выстрел прогремит!.. «У тебя не будет «завтра».
— Ты очень любишь рыбу? — спросил его Мухсин.
— Нет, мой господин… но Фатыма любит.
— И ради этого ты не спишь по ночам после трудового дня?
Лицо Алювы снова озарилось его обычной приветливой улыбкой.
— Фатыма радуется, когда видит мою сумку, наполненную рыбой.
— Ты любишь Фатыму… Алюва?
Рыбак доверчиво посмотрел на своего господина и, смущаясь, ответил:
— Фатыма — порядочная, хорошая женщина.
Мухсин снова настойчиво спросил:
— Ты очень ее любишь?
И голосом, в котором звучала нежность, Алюва покорно ответил:
— Я люблю ее больше жизни. И если бы мне дали золото, равное ее весу, или предложили в жены принцессу, лишь бы я отказался от Фатымы, я и тогда бы не согласился.
— Какой же ты глупый! Фатыма не лучше других. Все они бессердечные, — смеясь заметил Мухсин.
Алюва улыбнулся; это означало, что он не согласен со своим господином. Помолчав немного, он сказал;
— Ты не знаешь Фатымы, господин. Она достойна любви… Сколько бы я ни отсутствовал дома, я всегда спокоен и по ночам сплю сном праведника. Мне и в голову не приходили дурные мысли. Что же еще нужно мужчине?
Алюва говорил это улыбаясь: его взгляд скользил по водной глади канала, освещенной лунным светом. Мысли о Фатыме доставляли ему радость. Вдруг он поднял голову, посмотрел на хозяина и проникновенно сказал:
— Да, господин мой, я люблю ее, жизнь без нее была бы лишена смысла…
Мухсин почувствовал, что его рука, сжимавшая револьвер, ослабла. Пальцы его разжались и задрожали. Он никогда еще не встречал такой преданной любви.
И он почувствовал, что его жгучее желание овладеть Фатымой исчезает. В нем заговорила совесть. Она не позволяла ему надругаться над любовью, которую питал Алюва к своей жене. Мухсин понял, что смерть, которую он готовил, отступила перед лицом этой любви.