Он сел на постели, окончательно отбросил простыню и встал. Приподнял полог, прошел по ковру, вышел из комнаты и, продолжая делать гимнастические упражнения, неожиданно замер: его осенила идея.
Первой его увидела госпожа. Не успела она открыть рот, как Махи бек нетерпеливо спросил ее: который час?..
— Половина двенадцатого, господин.
— Ого!
И не ожидая, покуда она что-нибудь скажет, Махи бек стремительно направился в ванную комнату, но скоро оттуда вышел.
По коридору медленно, в ожидании распоряжений хозяина о завтраке, прохаживался Абдо.
— Шляпу! — послышался голос бека.
Абдо поспешил выполнить приказание. Вдруг вмешалась госпожа. Из соседней комнаты донесся ее голос:
— Ты куда? Без завтрака?..
Бек смутился, растерялся, но затем собрал все свое мужество и, как человек, готовящийся к прыжку в холодную воду, проговорил:
— Я иду вниз.
— Сейчас? Почему? Без завтрака? В пижаме?
— Нет аппетита…
— Тогда выпей чаю…
— Нет… я вернусь… потом позавтракаю… — Схватив шляпу, он бегом бросился вниз по лестнице. Вслед ему летели бранные слова. Он что-то отвечал.
Огородник дядя Абдаллах заметил бека, когда он уже спустился в сад. Дядя Абдаллах — невысокий, сгорбленный человек с вьющейся седой бородой. Он часто улыбался, обнажая при этом свои два последних зуба, которые, казалось, вот-вот покинут свое убежище и выпадут. Дядя Абдаллах поспешил к господину.
— Ваш приход осветил весь сад… Мы давным-давно…
— Слушай, — прервал его Исмаил бек. По голосу чувствовалось, что он только что встал. — Ты вскопал вчера грядку под жасмин?
Лицо Абдаллаха расплылось в улыбке. Два зуба показались и тотчас же скрылись.
— Конечно, о господин!..
— А ну, покажи…
Исмаил Махи бек пошел по дорожке, за ним семенил дядя Абдаллах. Ноги его то и дело сползали на мокрое дно канавки, проложенной вдоль дорожки.
— Туда, пожалуйста, господин, в этом направлении, извините!.. — говорил Абдаллах.
Вот и грядка. Бек осмотрел ее. Так глядит орел с высоты, высматривая добычу. Широкая шляпа сползла на лоб, прикрывая лицо от солнца.
Бек обошел грядку вокруг. За ним следовал дядя Абдаллах. На лице у него застыла улыбка, которая выражала радость и уверенность художника, испытывающего гордость за свое искусство. Но вот улыбка исчезла, словно солнце скрылось за тучей. Бек остановился у края грядки и зорко осматривал ее. Показывая рукой, он проговорил:
— Что это? Разве это работа?
Дядюшка Абдаллах подошел ближе и, вглядевшись много видевшими на своем веку глазами, ответил:
— А… это — край грядки, господин… его не копают…
— Кто тебе сказал? Кто тебя научил? Откуда ты знаешь?
Дядя Абдаллах молчал, не зная, как ответить на этот град вопросов. Он так и застыл с открытым ртом.
— Дай мотыгу!..
— Боже вас сохрани, господин…
— А ну-ка!
— Но… вам… тяжело… господин.
— Что?.. Разве это труд? Это гимнастика… Ну-ка иди, не мешай!
Слова его вылетали, точно пули из винтовки. Абдаллах ушел. 3ачем Исмаилу беку надо было нападать на человека? Чтобы провести в жизнь идею, которая пришла ему в голову, бек мог просто попросить мотыгу и вскопать землю, как ему было угодно. Но всю эту сцену он разыграл для удовольствия. У него было чудесное настроение. А если не развлечься с Абдаллахом, то с кем же?
Садовник скоро вернулся. Прежде чем передать мотыгу, он несколько замешкал и, слегка заикаясь, проговорил:
— Позвольте… господин…
И, не ожидая ответа, поспешил очистить рукоятку мотыги от прилипшей глины и обмыть ее. Бек взял мотыгу, точно биллиардный кий. Чудесное настроение не покидало его. Он чувствовал себя так легко, словно мог вознестись ввысь.
Хорошо утром в деревне, когда свеж и чист воздух. Как хорошо себя чувствует бек! Разве ему тридцать семь лет? Они канули в Лету. Ему снова семнадцать.
Вот он застегнул пижаму и поднял мотыгу. Она ничем не отличалась от своих сестер в эзбе[26] — такая же тупая, грубая, с широким острием. Мотыга резко опустилась и… не вошла в землю. Дядюшке Абдаллаху хотелось откашляться, но он не смог решиться и робко проговорил:
— Не так, извините, господин… немного косо…
Бек стоял нагнувшись, спиной к дяде Абдаллаху.
Откуда-то снизу прозвучал ответ:
— Молчи!.. Не твое дело!..
Мотыга поднялась и снова опустилась, но на этот раз вошла в землю. Бек обрадовался. Первый успех окрылил его. Мотыга замелькала в воздухе. Бек вошел в азарт. В стороне стоял дядя Абдаллах и с беспокойством и удивлением смотрел на бека. Он никогда не видел своего господина согбенным. Он никогда не видел своего господина в пижаме. Он никогда не видел такую белую, как молоко, кожу, которая обнажалась при очередном взмахе мотыгой. Дядюшка Абдаллах приоткрыл рот и покачал головой. У него на лице появилась улыбка. Он понял, что неудобно стоять за спиной хозяина, и поспешил выйти вперед.