Четверг, 9 ноября 1922 года
Дневник: Потеряв из-за лихорадки и вспышки беспочвенных опасений три дня, я поднялся рано, подкрепился и готов работать. Самочувствие — превосходное. Выставил наружу завтрак для Мэгги и Рамзесов.
Верный Ахмед и его люди ждут, они рады видеть меня в добром здравии. Они приходили сюда каждое утро и уходили, лишь прождав несколько часов. Сегодня они рвутся в бой, и рвение их осязаемо и заразительно. Они смотрят на меня почтительно и с воодушевлением.
Я велел им продолжить скрупулезную расчистку поверхности скалы над восходящей тропой. Наше продвижение обнадеживает, хотя продвижение без открытия может быть рассмотрено и как сужение поля возможностей — но я гоню от себя такие мысли. Осмотрел еще три расщелины. Осталось не так много, но, боюсь, нас ждут тяжелые дни.
Мэгги с котами разделили со мной ужин в столовой и провели вечер, с любопытством уставившись на патефон.
Пятница, 10 ноября 1922 года
Дневник: Раздал больше двух десятков сигар с монограммами Ч. К. Ф. своим людям в качестве бакшиша. Се — знак моей веры в рабочих. Много и удручающе часто толкуют о том, что Картер-де «пробуждает в своих людях преданность». Но в армии я усвоил, что «пробуждение преданности» — фокус для троглодита. Это любой может сделать кнутом либо пряником.
Сегодня осознал, что пришла пора задуматься, какими будут следующие шаги. Послал двух своих людей на ближние участки на дне долины, с тем чтобы они разметили кольями прямоугольник: 100 ярдов от склона скалы в ширину и 100 ярдов в длину с центром в том месте, где был найден отрывок «С». Если возникнет нужда рыть траншеи — мы будем к этому готовы. Спросил у Ахмеда, как быстро мы сможем набрать команду из ста человек и снабдить их всех орудиями для раскопок. Договориться о времени можно уже сейчас, что касается расходов — придется ждать реакции компаньонов. А компаньоны должны приготовиться оплатить работу бригады в полном составе. Я не склонен идти к Лако или Уинлоку с пустыми руками, однако замаскировать под дюны столько землекопов — дело попросту гиблое.
Суббота, 11 ноября 1922 года
К рукописи: Изменил дату в эпиграфе на 11 ноября 1922 года! Назначая срок, я расщедрился на целых тринадцать дней!
Дневник: И вот сегодня нам улыбнулась госпожа удача. Когда я хотел уже было менять стратегию, мир озарился лучами света, и мы узрели больше, нежели кто-либо до нас. Я пишу эти строки поздней ночью на походной кровати под звездным небом рядом с гробницей Атум-хаду. Велел Ахмеду отослать каблограмму Ч. К. Ф. и накормить кошек.
Гром нашей победы все еще раздается в биении моего сердца, оно неистово и благоговейно жаждет насладиться каждым мгновением… так с чего же мне начать? На время дав отставку луне, вновь выкачу на небо солнечную колесницу — и проиграю наш день с самого чудесного рассвета!
Утро я провел, качаясь взад-вперед и обследуя две из оставшихся расщелин. Находясь на вершине скалы, я принужден был передвигаться едва ли не ползком, дабы не быть замеченным из Долины, что напоминает сейчас муравейник и изрыта вдоль и поперек бесцельными канавами. Я оставил Ахмеда наверху следить за веревками, велел двум людям на дне долины штыковать рыхлый грунт, а еще двое в это время неспешно и старательно расчищали склон вдоль тропы. Мои инстинкты меня не подвели.
После обеда, спускаясь к третьей за день расщелине, я думал о том, что моя чуть неполная опись их оказалась бесполезной. Хуже того, я не рассчитал длину веревки, не достал до дна углубления, на которое нацелился, и расстроился, осознав, что придется возвращаться наверх и покупать веревку подлиннее, дабы завтра добраться до последнего ряда самых нижних выступов. Проклиная свою неподготовленность, я был на полпути наверх, когда услышал, что внизу исходят криком мои придурки, которым велено было в любых обстоятельствах быть тише воды и ниже травы. В тот самый момент на моих руках лопнули два волдыря, превратив мое восхождение в весьма болезненную пытку. Я призвал Ахмеда помочь мне — с очевидным результатом. Взглянув вниз, я увидел, что четверо моих рабочих все собрались в одном месте — футах в двухстах подо мной. Мне понадобилось двадцать минут, чтобы вскарабкаться на вершину. Сдирая кожу с ладоней, я поминутно смотрел наверх, где все не было Ахмеда, и вниз, на съеживавшуюся группу моих людей, явно мающихся от безделья. Я отдыхал, туда-сюда качаясь. Карабкался и полз наверх, терзаясь.
Наконец я достиг вершины, не обнаружил Ахмеда и побрел вниз по тропе. Ахмед, как выяснилось, спускался, чтобы посмотреть, чему так обрадовались его собратья, и к тому времени, когда я дошел до основания скалы, прошло по меньшей мере три четверти часа.
Что, надо сказать, ничего не значит в сравнении с тем временем, которое мой друг провел в ожидании меня под землей! Что же мы нашли? Мой бог, чего только мы не нашли! Один из моих людей — имя ускользает из памяти, вечно я не могу отличить его от другого, возможно, они братья, — при скоблении склона обнаружил на уровне глаз небольшое вкрапление, гладкий беловатый камень, заглубленный на несколько дюймов в скальную породу менее чем в ста футах от места, где мы с Марлоу нашли отрывок «С». Аберрация, когда на нее обратили внимание, имела размер и форму большого пальца руки: продолговатый и совершенно плоский булыжник посреди неровной каменной поверхности и бурых наносов. Будучи крепко вмурован в скалу, он начал крошиться лишь от сильных ударов. Ровно из-за таких камней мои люди уже раз десять били ложную тревогу. Когда я прибыл на место, они пытались самостоятельно определить достоверность находки: долбили бурую скалу, поджимали белый камень стальным прутом, пытались поцарапать его поверхность. Они утверждали, что камень в три раза больше, чем кажется, и вывели меня из себя тем, что нарушили данные им указания в мое отсутствие ни к чему не прикасаться.
Я велел Ахмеду наново объяснить рабочим, как надо себя вести; за поврежденные находки никакого бакшиша не полагается. Осмотрев камень под увеличительным стеклом, я обнаружил на нем вроде бы повторяющиеся узоры — впрочем, пруты рабочих причинили камню такой ущерб, что утверждать что-либо я бы не решился. Белый булыжник вне всякого сомнения был совсем другой природы, нежели камень даже в футе над ним. Если он большой, то продолжаться может только вниз, между тем следов эрозии текстуры я не заметил. Послав рабочих снять с ослов вьюки с лопатами и щетками, я с удвоенным тщанием принялся работать. «Это оно, да? Мы уже рядом?» — говорит Ахмед; первая ласточка искренней заинтересованности!
Ни ужин, ни приход ночи не сказались на скорости, с которой я осторожно обрабатывал склон. К чести Ахмеда и рабочих нужно отметить, что, когда солнце садилось, они не сделали и попытки удалиться, хотя что было у них на уме — сказать трудно, за прошедшую неделю их арабский стал совсем уже непонятным: нормальное произношение заменил невнятный выговор — кажется, они перешли на какой-то жаргон. Орудуя множеством специально изготовленных долот и щеток длиною от полудюйма до фута и длиннее, я работал споро, будто хирург, проводящий виртуознейшую из операций. Искушение применить стенобитные орудия и динамит (как поступали наши предтечи десятки лет назад) следует обороть, ведь мы несем ответственность за сохранность не только артефакта внутри гробницы (который лучше как можно быстрее передать музею или коллекционеру), но и первоначальной обстановки, мы обязаны описать ее и воссоздать для потомства. Ведь очевидно, что мы не ведаем границ собственного невежества. Никогда не знаешь, на что не обращаешь внимания, торопливо проламывая стену, которая кажется тебе обычной, не несущей никакого смысла стеной. Сохрани всякий камень и обломок, отметь взаиморасположение кирпичиков прежде, чем разбирать кладку; именно это отличает профессионала от расхитителя гробниц. И если я медлю с переходом к другим событиям дня, которому нет равных, то лишь для того, чтобы ты, мой нетерпеливый читатель, прочувствовал и всход волнения, и странное шествие Времени.