Атум-хаду созвал двор. «Царя постигла участь смертных, — сказал он, — Вот перед вами — наместник Гора во дворце». И он сокрушил вероломных вельмож. Он повелел принести папирус, и написал стихотворение, и сказал писцам: дано вам писать обо всем, что есть в стране, но лишь Атум-хаду будет писать об Атум-хаду. После Владыка Щедрости пал на колени и поклялся в верности. После Атум-хаду взял в жены дочь дочери дочери мертвого царя, и бросил в ее воды свой якорь, и обследовал ее пещеру, и возрадовался.
Прошло семьдесят дней, и Блюстители Таинств закончили приготовление мумии старого царя, великого Джеднеферры Дедумеса. Атум-хаду отослал прочь всех и каждого, и своими руками перенес мумию царя в тайное место, и похоронил его с его книгами, и сокровищами, и яствами, и сам запечатал гробницу.
Изображение: Несколько существенных замечаний. В остроумных репликах старого царя мы находим, кажется, первый пример сарказма в письменной истории, и, если бы роспись вышла получше, стало бы ясно, что художник пытался изобразить старого царя, который, заслышав о преисполненных хвастовства планах Атум-хаду, закатил глаза, словно говоря: «Ну-ну, Атум-хаду, попробуй, в подземном мире расскажешь, что да как». Можно было бы разглядеть отчаяние и смятение, завладевшие умирающим царем при виде молодого щеголя, который не внял царским увещеваниям и приготовился к роли традиционного правителя, вместо того чтобы взять на себя архиисторическую задачу и стать тем, кто, уходя последним, гасит за собою свет. К несчастью, художник вынужден был класть краски на шероховатую, рябую каменную поверхность, к тому же стена с панелью «С» слишком уж выщерблена, на ней достаточно трудно рисовать даже иероглифы. Отдав всего себя изображению и сочинению композиции, художник, без всякого сомнения, был изнурен усталостью, голодом, жаждой, болью и чадом.
Разбор: Само собой, я не знаю, что за безымянный писец и художник расписывали эти стены, к тому же изнуряющее перерисовывание знаков в мою тетрадь и перевод, в ходе которого я снова и снова сверяюсь с собственными филологическими трудами и словарем Баджа, отнимают массу времени, и сказать, что ждет нас впереди, я не могу. Зато я могу сказать следующее. Да позволят мне те, кто не является знатоком, прояснить значение открытых мною настенных хроник: в них ясно обозначается акт наследования, имевший место в конце XIII династии, прежде туманном; повествуется о ненайденной гробнице «спорного» царя Джеднеферры Дедумеса; рассказывается о дальнейших событиях жизни несомненно существовавшего Атум-хаду; и дается ясное как божий день объяснение, почему имя Атум-хаду встречается в одном только письменном источнике — в написанных самим царем «Назиданиях». Карнарвон станет вторым человеком, который вошел сюда за 3500 лет. Предвкушаю, как он, впечатляясь увиденным, будет медленно погружаться в экстаз!
Воскресенье, 3 декабря 1922 года
СТЕННАЯ ПАНЕЛЬ «D»: «НАЧАЛО ПРАВЛЕНИЯ АТУМ-ХАДУ, ПОСЛЕДНЕГО ЦАРЯ ДВУХ ЗЕМЕЛЬ»Текст: Десять раз разливался Нил, и все это время Атум-хаду оправдывал свое бахвальство. Гиксосы были остановлены. Там, где правил Атум-хаду, дела велись исправно, и всходили посевы, и почитались боги, и писцы поступали по завету старого царя, и вечная ночь не осмеливалась пасть, и дворец был освещен не пламенем войны, но сердцем Атум-хаду, повелителя всей полноты вещей, воплощения Гора, а также Атума, и собственной дланью он заново создавал мир на радость своим подданным.
Атум-хаду привел тех, кто в юности причинил ему зло, посмотреть на дворец. Он показал им горы яств. Они истекали слюной, но не могли дотронуться до еды. Между тем Атум-хаду вонзил зубы в сливу, точно спеленутую картой ночных небес. Царь предоставил своим гостям возможность извиниться за грубое обращение, коему они подвергали царя, когда тот был мальчиком. Когда настало время обеда, жреца храма Амона насадили, словно телячью тушу, на вертел и поместили над огнем, и Атум-хаду спокойно заговорил с толстяком, который в муках плакал, как дитя. «Ты сожалеешь?» — спросил Атум-хаду спокойно. «Да, повелитель, да». — «И ты думаешь, что огорчения твоего достаточно?» — «Я не знаю, повелитель». — «Нет, его недостаточно. Ты украл часть меня, и не в твоей власти меня воссоздать». — «Скажи мне, великий царь и повелитель, как я могу служить тебе?» — «Ты страдаешь?» — «Да». — «Большего я от тебя не требую». И Атум-хаду повелел привести племянниц жреца, и сестер его, и мать, чему жрец удивился. На глазах у умирающего жреца Атум-хаду соединялся с женщинами его семьи в различных сочетаниях, временами — с жестокостью, исторгая из женских глаз слезы. Когда жреца постигла участь смертных и когда Атум-хаду посчитал, что плоть его приготовлена, Атум-хаду своими руками снял ее с вертела, разрезал на куски и скормил их дворцовым животным. Сердце жреца Атум-хаду скормил любимым царским псам, потому имя и ка этого человека навсегда забыты.
Изображение: Эта стена удалась несколько лучше, текст сопровождается иллюстрациями, которые также свидетельствуют: техника художника постепенно совершенствуется. В наиболее впечатляющих из десятка сцен жрец — нагой, с переломанными костями, жесточайшим образом проткнутый вертелом, не имеющий возможности пошевелить рукой или ногой, дабы защититься от выросшего и мстительного царя, — плачет навзрыд. На лице Атум-хаду написано облегчение, словно ритуал его в какой-то мере умиротворяет.
Разбор: Этот отрывок замечателен по двум причинам. Во-первых, если эпизод исторически достоверен, он позволяет нам взглянуть на внутренний мир человека, который, даже будучи облечен властью, мучим жаждой отомстить за переживания детства. Он приказывает воинам собрать своих врагов; сценарий его сеансов мести (очевидно, их было больше одного) продуман таким образом, чтобы он получил величайшее удовольствие, а его прежние мучители испытали величайшие боль и стыд. Во-вторых, сам этот эпизод оказался настолько важен для царя, что он включил его в свое иллюстрированное жизнеописание, дабы унести с собой в подземный мир.
В части бессмертия нужно заметить, что жрец с уничтоженным сердцем не имел шансов попасть в подземный мир, где условием допуска служат обмер и взвешивание сердца каждого ходатая против перышка. Для ровного счета Атум-хаду принял меры к тому, чтобы самое имя жреца никогда более не произносилось в этом мире, и тем окончательно преградил румяному глумливцу путь к бессмертию.
Дневник: Дохромал до парома, был на почте, в банке, покормил кошек. Почта.
Маргарет, молю тебя, не молчи. Ты обязана каблограммой ли, письмом ли, как угодно сказать мне, что все вернулось на круги своя. Однажды я поведаю тебе о том, как выл от тоски мой желудок всякий день, когда от тебя не было известий, всякую минуту декабря, в которую ты, храня молчание, играла со мной, отказывая унять мою боль словом. Почему ты так со мной поступаешь?
СТЕННАЯ ПАНЕЛЬ «Е»: «АТУМ-ХАДУ И ДОЧЬ ВЛАДЫКИ ЩЕДРОСТИ»Текст: Когда Нил разлился десять раз [1632 г. до P. X.? — Р. М. Т.], Атум-хаду увидел прекраснейшую из женщин. Она околдовала его, и он увидел в ней дух Маат в теле Изиды, доброту ласковейшей из матерей в блещущих светом одеяниях Хатор [богиня Луны и любви — Р. М.Т.]. Он спросил, как ее зовут, и узнал, что она — дочь Владыки Щедрости. Она подошла к нему. Она ничего не просила, но волшебством своим успокоила царя, умиротворила его утробу, убаюкала, заставила забыть о гиксосах и о жрецах.