Хотя Ренси достиг зрелости мужа, о развлечениях плоти со случайными женщинами он не помышлял. Те женщины, которые «годились для постели», были чужды ему. У него никогда не появлялось желание пойти в «Дом утех», чтобы купить любовь за деньги. Фаида была одной из таких «жриц любви», только услуги её стоили очень дорого и она могла сама выбирать, от кого принять предложение, а кому отказать.
– Я скажу без обиняков, зачем пришла, – продолжила гетера, серьёзно глядя на Ренси. – Я хочу заказать у тебя статую.
– Почему именно у меня? – удивился Ренси.
– Потому что я считаю, что у тебя крепкая рука. Убедительное объяснение?
Ренси пожал плечами.
– Ты представляешь, сколько ваятелей с не менее крепкими руками будут бранить тебя? – с лёгкой иронией сказал он. – Ведь здесь у тебя богатейший выбор – в Саисе живут полдюжины лучших мастеров Та Кемет…
– Послушай, мастер Ренси, – в нетерпении перебила его Фаида. – Я хочу, чтобы мою статую изваял ты, и ни о ком другом слышать не желаю. Мешочек с золотыми кольцами в треть дюжины дебенов тебя устроит? Щедрая плата, не правда ли? Ну как, по рукам?
– Я не нуждаюсь в деньгах: об этом позаботился мой отец, когда решил завещать мне свои сбережения.
Однако несговорчивость Ренси, вызванная напором гетеры, ничуть не поколебала её настойчивости.
– Тогда почему бы тебе не принять мой заказ только из любви к ваянию? – неожиданно предложила она, слегка склонив голову набок и с лукавыми искорками в глазах разглядывая юношу.
Какое-то время они молчали, глядя друг другу в глаза и будто изучая друг друга.
– Меня насторожили слова «мою статую», – наконец произнёс Ренси раздумчиво. – Ты что же, намерена построить для себя усыпальницу здесь, в Саисе?
Короткий негромкий смешок был ему ответом.
– С чего ты взял, что мне нужна статуя для гробницы? Я пока не собираюсь отправляться в царство Аида. Нет, мастер Ренси, я хочу, чтобы ты ваял с меня цветущей и полной жизни. А своей статуей я собираюсь украсить свой же собственный дом. Или сад, я ещё не решила.
Ренси был откровенно озадачен. В его стране изваяниями правителей и вельмож обставляли «дома вечности»: в них душа умершего ждала своего возрождения. Смерть, которая не считалась концом существования человека, возвеличивала царя и знать: искусство скульптуры было ориентировано на потустороннюю жизнь. Лишь в храмах разрешалось помещать статуи фараона, чтобы его подданные могли лицезреть божественный облик сына Ра и восхищаться его величием. Самое большее, что можно было встретить в доме египтянина, это статуэтка бога-карлика Беса, который оберегал домашний очаг.
– Я хочу, чтобы ты сделал с меня статую нимфы, – деловито продолжала Фаида, не обращая внимания на задумавшегося Ренси. – Нимфа в переводе с моего языка значит невеста, юная дева. Это богини, которые посылают удачу и плодородие…
– Чтобы я ваял богиню с земной женщины? – осторожно уточнил Ренси.
– Не вижу в этом ничего предосудительного, – возмутилась гречанка. – Ты думаешь, прославленные скульпторы моей страны, создавая изображения богинь, не брали в качестве моделей известных гетер или своих любовниц? А, впрочем, зачем я это говорю? Разве твоя последняя работа – статуя богини Нейт – не была копией смертной женщины?
Лицо Ренси болезненно сморщилось: последними словами гречанка невольно разбередила его рану.
– Я стоял на неверном пути, когда согласился принять заказ жрецов храма Нейт, – проговорил он голосом, в котором, вопреки его словам, не было ни капли сожаления. – Но с тех пор я не делаю статуй женщин.
Он заметил, как вспыхнули щёки и сошлись брови у Фаиды.
– Вижу, ты совсем возгордился! Только вряд ли твоя гордыня принесёт тебе славу больше той, что разнесли по стране твои работы, – с этими словами гречанка повернулась, сделала знак служанке с зонтиком, и обе покинули дом Депета.
Ренси повернул голову к Депету, пристально вгляделся в его лицо.
– Откуда она узнала про статую богини Нейт? Ведь её видели только жрецы и Нехо… Кто же тогда разнёс по городу слух об этой работе?
Депет промолчал, отведя глаза в сторону.
– Депет? – требовательно вопросил Ренси.
Виноватый взгляд исподлобья был ему ответом.
11
Надвигалась тяжкая знойная пора. Цветы в саисских садах увяли от зноя, листва на деревьях и кустах выгорела и побурела. В безветрии сильнее, чем обычно, ощущался в воздухе сладкий аромат благовоний: из храмовых курильниц поднимались к небу дымные струи аравийских смол. Зато над кварталами бедноты и над окраинами города висел удушливый запах рыбы и овощей, пролежавших весь день на жаре.