Э г м о н т. Успокойся!
Ф е р д и н а н д. Это ты умеешь владеть собой, ты можешь жертвовать жизнью и, твердо ступая, как герой, идти об руку с неизбежностью. А что я? Как я должен поступать? Ты одержишь победу и над собой и над нами, ты выстоишь, я переживу и тебя и себя. На пиру жизни погас мой светильник, в смятенье битвы я обронил свое знамя. Пустое, сумбурное, тоскливое будущее ждет меня.
Э г м о н т. Мой юный друг, диковинная судьба дала мне обрести тебя и тут же потерять. Ты за меня испытываешь смертную муку, страдаешь за меня всмотрись в меня, нет, ты меня не утратишь. Если моя жизнь была для тебя зеркалом, в котором ты охотно видел себя, пусть будет им и моя смерть. Люди бывают вместе, не только когда видят друг друга, далекие и умершие тоже живут с нами. Для тебя я буду жив, а для себя уже довольно прожил. Всякий день был для меня исполнен радости, всякий день я спешил выполнить долг, на который мне указывала совесть. Жизнь моя кончается, как раньше, много раньше могла кончиться в песках Гравелингена. Больше я не буду жить, но я жил. Живи и ты, мой друг, радостно, охотно и не страшись смерти.
Ф е р д и н а н д. Ты должен был и мог сохранить свою жизнь для нас. Ты сам убил себя. Я часто слышал, что говорили о тебе мудрые мужи, и враждебные тебе и благожелательные. Они подолгу спорили, каков ты, но в одном неизменно приходили к согласию - он идет опасной дорогой. Как часто я хотел найти возможность тебя предостеречь! Но разве у тебя не было друзей?
Э г м о н т. Меня не раз предостерегали.
Ф е р д и н а н д. Теперь, когда я, пункт за пунктом, прочитал в обвинительном заключении вопросы, заданные тебе, и твои ответы, мне стало ясно: простить тебя можно, снять с тебя вину - нельзя.
Э г м о н т. Не стоит даром тратить слова. Человек думает, что сам творит свою жизнь, что им руководит собственная воля, а на деле сокровенные силы, в нем заложенные, неудержимо ведут его навстречу его судьбе. Но не будем об этом думать, я легко отделываюсь от подобных мыслей. Труднее отрешиться от тревоги за свою страну, но и о ней найдется кому позаботиться. Если бы моя кровь пролилась за многих, если бы принесла мир моему народу, я был бы счастлив. Увы, этого не будет. Но человеку не подобает мудрствовать, когда ему уже не надо действовать. Хватит у тебя силы сдержать гибельный лютый нрав отца - сдержи его. Но кому это посильно? Прощай.
Ф е р д и н а н д. Не могу я уйти от тебя!
Э г м о н т. Отдаю под твое покровительство моих слуг. Они хорошие люди - пусть не развеет их по свету, пусть несчастье минует их! Что с Рихардом, моим секретарем?
Ф е р д и н а н д. Он опередил тебя. Они объявили его государственным изменникам и обезглавили.
Э г м о н т. Бедняга! Еще одно, и тогда прощай, я устал. Что бы ни волновало наш дух, природа под конец все равно берет свое. Ребенок, и обвитый змеей, засыпает живительным сном, а усталый путник в последний раз ложится отдохнуть перед вратами смерти, словно ему предстоит долгая дорога. Еще одно... Я знаю девушку, не презирай ее за то, что она была моей. Если ты позаботишься о ней, я умру спокойно. Ты благородный человек, женщина, доверившаяся тебе, укрыта от зла. Скажи, а жив еще мой старый Адольф? И на свободе ли он?
Ф е р д и н а н д. Тот бодрый старик, что на коне всегда сопровождал вас?
Э г м о н т. Да, он.
Ф е р д и н а н д. Он жив и на свободе.
Э г м о н т. Адольф знает ее дом, пусть отведет тебя к ней, а ты обеспечь его старость за то, что он укажет тебе путь к этому сокровищу. Прощай!
Ф е р д и н а н д. Не могу я уйти!
Э г м о н т (оттесняет его к двери). Прощай!
Ф е р д и н а н д. Дозволь мне еще побыть с тобой.
Э г м о н т. Друг, без долгих проводов. (Провожает Фердинанда до двери и вырывается из его объятий.)
Тот торопливо уходит, как пьяный.
(Один.) Черная душа! Не думал ты оказать мне благодеяние, прислав сюда сына. Он освободил меня от тревог и мучений, боязни и предсмертной тоски. А сейчас природа настойчиво и ласково требует с меня обычной дани. Все прошло, все решено, и то, что в эту последнюю ночь бередило мне сердце и заставляло ворочаться на ложе, теперь необоримо усыпляет мои чувства. (Садится на койку.)
Музыка{48}.
Благодатный сон! Ты нисходишь, как само счастье, непрошеный, невымоленный, нежданный. Развязываешь узлы суровых дум, смешиваешь воедино образы радости и боли, неостановимым кругом течет внутренняя гармония и, окутанные сладостным бездумьем, мы уходим все дальше, все дальше и перестаем быть.
Эгмонт засыпает, музыка сопровождает его сон. Стена
за его ложем словно бы разверзается, и возникает
сияющее виденье. Среди льющегося прозрачно-ясного
света Свобода в небесном одеянье покоится на облаке.
Лицо ее - лицо Клэрхен; когда она склоняется над
спящим героем, оно печально: она оплакивает его.
Вскоре, овладев собою, она ободряющим жестом
показывает ему на пучок стрел, а также на жезл и
шляпу. Она призывает Эгмонта к радости и, дав ему
понять, что смерть его принесет свободу провинциям,
хочет увенчать его как победителя лавровым венком. В
миг, когда с венком в руках она приблизилась к нему,
Эгмонт поворачивается и теперь лежит на спине, лицом
к ней. Венок, который она держит, как бы парит над
его головой. Вдали слышится военная музыка, бьют
барабаны, свистят рожки; с первым еще тихим ее звуком
виденье исчезает. Музыка становится громче. Эгмонт
просыпается. Тюрьма слабо освещена лучами утренней
зари. Первое его движение - он прикасается к голове,
потом встает и озирается, не отнимая руки от чела.
Венок исчез! Прекрасное виденье, тебя спугнул свет дня. Да, то были они, две сладостные утехи моего сердца. Божественная свобода приняла обличье моей возлюбленной, милая девушка облеклась в небесное одеянье подруги. В суровый миг они явились мне слившимися в единое виденье, скорее грозное, чем прельстительное. Окровавленными ногами она приблизилась ко мне, на развевающихся складках ее одежды алела кровь. То была моя кровь и кровь многих благородных мужей. Недаром пролилась она. Шагай по ней! О, храбрый мой народ! Богиня победы летит впереди! Как море, что твои плотины сокрушает, круши и ты тиранов злобных крепость! Топите их, гоните вон с неправедно захваченной земли!