После больницы обед, и затем был тур по кампусу. Гидом нашим был Муртаза из Афганистана. Перед Draper building — название которого я слышал как «Raper», — он рассказал, что за год до поступления сюда он увидел фото одного знакомого на фоне этого здания на фейбсуке и решил поступить сюда. «И вот я здесь. Миссия выполнена!» — говорил он, улыбаясь. Да, миссия выполнена. Средь таких как он, у которых первичные «миссии выполнены» и цели достигнуты, чувствую себя чудно, как в сборище избранных. Эти ребята знают, чего хотят. Брат Михаила, грузина, соседа моего в дорме, например, сдавал сюда три раза. И на третий раз его приняли. Я, кроме Беатрис, ни с кем из этих ребят особо не знаком. Но факт, что они уже успешные, что уже на пути к тому, чего хотят, вселяет уважение к ним. То ли ощущение было, когда в темных коридорах университета я был среди студентов, большая часть которых страдает кромешной неопределенностью будущего и которые несчастны от того, что не знают, чего хотят и как этого добиться?
Муртаза рассказал много чего. По его словам, это первый колледж на юге, который открыл места для черных студентов, и бесплатные места при том. Основоположник был ярый аболиционист. Колледж христианский, но религиозные ценности не навязывает. Принимает ребят со всего мира. Место культурное: колледж организовывает или является спонсором многих мероприятий, связанных с кантри музыкой и артом13 плюс там разные фестивали.
Здесь учиться, наверное, будет одно удовольствие.
Классы начинаются двадцать второго числа. А вот на работу когда надо пойти, не знаю. Да и место какое-то непонятное: Habitat for Humanity Restore. У Сью спрашивал, говорит, что это магазин вне кампуса и что я там буду административным и финансовым ассистентом.
Вне кампуса? Так много студентов, работающих на кампусе, чья работа связана с общением со студентами и персоналом колледжа, а я вот буду вне кампуса. Это снизит процесс социализации. С кем я в магазине построю долгосрочные отношения? С покупателями? Хм.
17 августа, 2012
Она влюблена. Всего неделя. Хотелось бы подольше.
Был у профессора по ESL. Ходил просить освободить от урока. Наша беседа напоминала диалог из listening секции TOEFL.
Мои аргументы:
— Я собираюсь здесь учиться два семестра. За это время я услышу несколько сотен часов речи на английском, прочту несколько десятков книг на английском, буду писать всё домашнее задание на английском. Это и улучшит уровень моего английского. Мне брать этот класс не надобно.
— Это нарушает мои студенческие права (а такие действительно есть?). Моя свобода выбрать желанный класс ограничивается. Я могу учиться только тому, чему мне хочется. (Этот аргумент не подкреплен фактом, но ради усиления кейса иногда приходится лгать).
Его аргументы:
1. Мой TOEFL бал — 76. Мне надо брать сей класс.
Он был непоколебим, и, короче, придется тратить время на ESL. У этого старичка в джинсах в кабинете везде подвешены плакаты с Иисусом и Девой Марией. Религиозный, видать.
Кстати, здесь у каждого профессора, то бишь преподавателя, свой кабинет. Это авторитетно. Ему не приходится засиживаться в кафедре, как у нас.
После профессора до семи вечера не было никаких долженствований. А с семи до девяти у какой-то американской семьи, дружащей с центром иностранных студентов, была социальная вечеринка мороженого. Социальная от того, что туда были приглашены все иностранные студенты и несколько других людей с кампуса — много людей, возможность социализироваться.
На вечеринке я опять ж мало внимания уделял Беатрис, хотя невербальное общение было на уровне. Ну, поели мороженого, познакомились с новыми людьми, и пора возвращаться на кампус.
Когда мы с Беатрис вернулись к моему дорму, чтоб я взял гитару, уже стемнело. Она знала укромное место за Дрейпером, и мы там уселись с ней. Я играл и пел, (хорошо, что знал аккорды Numb — она слушает попсу), она восхищалась и молчала, наслаждаясь вечером. Когда я умолк, пошли ее мечты, что она тоже хотела бы научиться играть на гитаре. Я дал гитару ей, присел близко и начал «учить» и рассказывать про свои мечтания, про сокровенное. Она расспрашивала про девушек на фотографиях со мной в фейсбук профиле, мол, как много у тебя знакомых. Хотела узнать про моих девушек. Ну, я подогнал историю о том, что была, мол, девушка, что я ее сильно-пресильно любил, и она меня тоже, но что злой рок разлучил нас: она с семьей переехала в холодную Канаду, и общение наше этим погасло. Беатрис не осмелилась спросить, люблю ли я все еще эту девушку. Я дал понять, что нет. Дальше, в свою очередь, поинтересовался ее личной жизнью я, хотя и так понятно, что у нее никого не было, она девственница и любовью еще не обжигалась. Беатрис рассказала, что были у неё поклонники — да, в неопытной юности я бы тоже самозабвенно втюрился бы в такую белокожую, стройную со всеми прекрасными выпуклостями, голубоглазую и ароматную блондинку, — но парня никогда не было. Так провели вечер, и я проводил ее. Перед ее дормом мы встали. Дул легкий, прохладный вечерний ветер, вокруг никого не было. Было самое время ее зацеловать. Она этого хотела и ждала. Но я не сделал этого. Только поцелуй в щеку и пожелание спокойной ночи.