[…]
Поступок одного персидского принца, управляющего недавно Ездом, с главою тамошнего духовенства, называвшегося Садри-Езди, во всей Персии известен. Он имел любовную связь с красивою молодою женою этого главы духовенства, какой-то принцессою из другой линии; однажды он пригласил его к себе на обед и задушил его в своем доме, потом женился на его вдове. Такое вопиющее злодейство прошло безнаказанно, потому что злодей оправдался тем, что Седри-Езди, как важное духовное лицо, будто замышлял и проповедовал народное восстание против деспотизма и шахской власти, и оправдание, разумеется, подкрепилось некоторым денежным пожертвованием в пользу влиятельных придворных особ (это происшествие может служить сюжетом для целого романа).
[…]
Любезнейший Джелал-уд-Довле! Если бы ты сам не был изгнан деспотом из родины, если бы ты сам же часто не жаловался мне на своих соотечественников, то я никогда не решился бы обнаружить их пороки пред тобою и огорчать тебя.
[…]
О, народ персидский! Если бы ты вкусил сладость свободы, если бы ты был сведущ о правах человечества, то никогда не согласился бы на подобное позорное рабство, в котором теперь находишься; ты стремился бы к прогрессу, к наукам, учредил бы у себя масонство, клубы, митинги, сеймы и отыскал бы всевозможные средства, ведущие к единодушию и единомыслию и, наконец, освободил бы себя от деспотического гнета; ты числом и средством в сто раз превосходишь деспота и тиранов, тебе недостает только единодушия и единомыслия. Если бы этот недостаток устранился у тебя, то ты легко подумал бы о себе и освободил бы себя не только от оков деспота, но и от уз нелепых религиозных убеждений. Но устранение этого недостатка не иначе возможно тебе, как при помощи наук; науки же не иначе доступны тебе, как стремлением к прогрессу; прогресс не иначе понятен тебе, как либерализмом; либерализм не иначе мыслим для тебя, как отсутствие суеверия, и отсутствие суеверия не сбудется, пока существует ненавистная твоя религия. Смеешь ли ты где-нибудь, в каком-нибудь уголке персидского царства, под влиянием страха от преследования улемов — шарлатанов, разинув рот, сказать темному народу: «Ты плачешь по истребленным арабам, основателям твоей секты, в трагических своих представлениях. Нечего делать! В воспоминание их плачевной участи бьешь себя в голову и в грудь! Нечего делать! Но зачем же при этом ты вонзаешь в тело ножи и кинжалы? Зачем трупы своих мертвецов во множестве отправляешь караванами в Кербалай и Нажеф и заражаешь воздух смрадом этой падали и во время следования по дороге и во время ночлегов на станциях возбуждаешь отвращение и омерзение в путешественниках нестерпимым их зловонием? Что делать бедному либералу, [бедному] мыслителю, когда бичи человечества — улемы (духовные) не позволяют ему говорить что-нибудь против этого?»
Mirzə, я сожалею, что мы пока на эти вопросы не ответили.
16 мая, 2013
Баку.
Ходил в университет за аттестатом и подписью к рекомендационному письму. Аттестат, точнее его заверенную копию, получил легко. Правда, документ этот сначала долго не находили, но потом разрыли папки все, нашли и дали копию. И потом спустился вниз за заверением. А вот с рекомендационным письмом, точнее с притворной подписью преподавателя под ним, пришлось туго. (Письмо на самом деле пишу я). Шаргийя ханум пришла, и мы вместе пошли в общий отдел, чтоб получить печать университета, что, мол, эта учительница действительно работает и этот студент действительно учится у нас. Там нам наотрез отказали, сказав, что нужна подпись декана. Мы с Шаргийя ханум потопали в деканат факультета, где она работает. Там декана не было. Подписался заместитель декана. Шаргийя ханум ушла. Я вернулся в общий отдел, но там опять грубым тоном указали мне, что нужна подпись декана факультета студента самого. «А-а-а-а!!! Поставьте мне эту чёртову печать!!!» — думал я, пыхтя направляясь в свой деканат.