Ещё источник: книга Гении и Аутсайдеры (2008) Малкольма Гладвелла. В шестой главе, где он рассказывает историю про культуру чести есть следующий пассаж:
Перед судом присяжных слушалось дело одного вспыльчивого джентельмена, жившего рядом с автозаправочной станцией. В течение нескольких месяцев над ним постоянно подшучивали её клиенты и просто бездельники, слоняющиеся вокруг автозаправки. И это несмотря на многочисленные предупреждения с его стороны и всем известный крутой нрав этого джентельмена. Однажды утром он разрядил оба ствола дробовика в своих мучителей, убив при этом одного, изувечив другого и задев третьего… Когда судья попросил присяжных вынести вердикт, один только Картер счёл обвиняемого виновным. Как выразился другой присяжный: «Он не были бы настоящим мужчиной, если бы не подстрелил этих ребят». Только в культуре чести вспыльчивый джентельмен сочтёт убийство достойным ответом на личное оскорбление. И только в культуре чести суд присяжных придёт в выводу о том, что убийство при данных обстоятельствах не является преступлением. […] Культурное наследие — мощный фактор. У него глубокие корни и долгая жизнь. Оно приводит к кровопролитию и предотвращает болезни. Оно остаётся почти неизменным поколение за поколением, даже после того, как сходят на нет породившие его экономические, социальные и демографические факторы. Оно играет настолько важную роль к формировании поведения и восприятия, что мы уже не представляем себе без него окружающий мир.
Ещё один русский светоч русской истины, Андрей Синявский (Абрам Терц) в своей книге Основы Советской Цивилизации (2002 — посмертное издание), где среди прочего подчеркивает религиозность коммунизма, мистическую и словно от-бога власть Сталина, пишет про то же самое, что и Дугин (страницы цитат забыл, прошу прощения):
И этот контраст между роскошью и нищетой при социализме еще ужаснее, чем при капитализме. Потому что социализм вопреки реальности всё время прокламирует бесклассовое общество. То есть лицемерно скрывает собственную структуру. Такими парадоксами полна вся советская цивилизация. Насилие — есть свобода (свобода от эксплуататоров, от капиталистов и помещиков). А отсутствие демократии — есть самая полная демократия. … И, надо сказать, культ личности Сталина встречал поддержку в народе, а не был только навязан силой. Нравилось мистика власти, которую внушал Сталин. … Ведь Сталин — это царь с могуществом как бы самого Бога. … Власть парламента лишена тайны, какую несёт царь, тем более такой царь, как Сталин. Этот царь выше закона, и это многим казалось правильным, как выше закона Сам Господь Бог. Закон всегда формален и рационален, постижим разумом, в то время как сталинская мудрость — непостижима. Царь может казнить, а может и помиловать, не спросясь никакого закона, в нарушение закона. И русский человек ждёт от царя милости. И не желает иметь дело с законом. … Русский народ — это народ европейский при всех своих азиатских чертах. … Но демократия в России, обдумывая президента, все время ищет человека, на котором свет клином сошелся. Как если бы мы выбирали царя. Единственного и навсегда. [И эти строки написаны до прихода Путина к власти в 1999 году, ибо автор — Синявский — умер в 1997-ом]. У нас отсутствуют нормальные представления о демократической власти, что власть эта — не царь, и не Бог, и не «отец нации», что демократическая власть — сменяема. Притом периодически. Регулярно. И почему же интеллигенция так цепляется за Ельцина, хотя не ждёт от него ничего особенно хорошего? … Итак, два несчастья губят Россию и погубили перестройку: самодержавие вообще и интеллигенция в частности, которая никак не может изжить реликты самодержавного мышления.
Другой знаток постсоветской, включая российской, социальной онтологии Каха Бендукидзе в своем Ковре пишет:
А сейчас посмотрим на Грузию [читайте: и на Россию, и на Азербайджан, и на Армению и т.д.] девяностых годов: уже догадались, какая разница? На лицевой стороны воры, бизнесмены, правительство, полиция, парламент нарисованы по отдельности, и как будто как в Германии — парламент принимает законы, правительство эти законы выполняет, воры нарушают законы, а полиция их ловит. Переворачиваем ковёр. Вай! Больше ничего не видите? Эти узлы больше ни на что не похожи? Кто тот человек, привязанный нитями к парламенту, ворам и полиции? Парламентаровор? Ворополицейский? Министробандит?