Он видел, как ходил участковый —
Ступни сорок шестой размер.
Как он ловил голос новый;
Как он сам был хмур и сер.
Никто Адалята не замечал,
А он наблюдал, ждал и молчал.
В этот год все выбрали электричку:
Автобусами ехал мало кто.
Потому Адалят по привычке
Не спешил: купит билет потом.
Пока посидит, понаблюдает;
Изучит недостатки вокзала — запишет.
В полночь сядет, времени еще хватает.
В Баку прибудет — работу поищет.
Столько раз он мечтал об этом,
Об обучении в городе воспетом.
В глаза — отражатели душ —
Смотрел внимательно Адалят.
Видел из злости кустов глушь,
Болото лжи и его дрожащую гладь.
Глаза играли, метались, выдавали
Всю натуру хозяина своего.
Он видел и крупинки печали,
Но печаль входила с ложью в родство.
Адаляту всегда смотреть нравилось,
Как честь пред жизнью плавилась.
Особенно его удивляли
Склад ума, быт, поведение,
Нажива методов детали,
Слепой веры значение
В жизнях людей его окружения.
Госпожа Удача, ему казалось,
Порвала все свои отношения
С ними за их лень, за вялость,
За вечные жалобы, за бездействие,
За невежества победное шествие.
«О, Боже! Сколько в этих людях
Боязни совершить мечту!
Сколько в них, в мнимых судьях,
Склонности выбрать дремоту!
Неужели они по-другому
Пожить не попытались?
Ужель к сословию золотому
Ни разу ни срастались?
Правда, для них примера нету —
Такая болезнь охватила планету.
Неужели их alter ego
Не зовет их к лучшей жизни?
Молчит и он, и его коллега —
Чувство развития отчизны.
Захлебнутся… Но что толку?
Будто Адалят не знаешь их!
Они готовы судить без умолку,
Но вместе взято их голос тих.
Все исправить, наверно, путь есть,
И начало может быть где-то здесь».
Адалят раскрывал душу отцу.
Но тот не понимал,
Говоря: «Какому подлецу
Надо вбивать в голову сына идеал?
Сынок, будь далёк
От таких беспочвенных идей.
Этот мир сам великий порок.
Ты не исправишь никаких людей.
Будь к истине, сынок, поближе,
Например, моё положение видишь?»
Песня за песней звучали
В недорогих наушниках Адалята.
Они ничего не давали,
Кроме, конечно, жаргонного клада.
Время-таки быстро шло,
Но Адалят всё сидел.
Его внутри ожидание жгло,
Какой ж будет новый удел?
Час до полночи остался.
Адалят воспоминаниям поддался:
Как все говорили ему,
Что пусть он далеко не гений,
Но он положить конец клейму,
Которого поставили на Родину тени…
Он слепо верил во всё это —
Ведь все верили в него.
Он думал, что будет согрето
Сердце народа его торжеством.
Как он питал сладкую надежду,
Что вернёт Карабах, все как прежде.
Отец, Нуреддин, учитель
Рядовой в школе, педагог.
Читал Макаренко, кому-то мучитель,
И ни для кого ни полу-, ни сам Бог.
Потенциала он Адалята
Ни в детстве, ни сейчас не видел.
Видел пустослова,…
Которого…
Он, как собака, знал,
Что сын не лидер, не идеал.
Нуру утешало лишь одно:
Сын проживет во все удобства.
Сыну счастье будет дано;
Сын не увидит жизни уродства.
Какой-то малый чин
Адалят в министерстве получит.
Поженится иль проживёт один,
Иль все-таки детям чести научит.
Но что бы там ни было,
Нуру пророчил сыну много прибыли.
Нуру отлично знал, что вскоре
Все мечты возвышенные сына:
Родина, народ, народа горе
Взорвутся, как старая мина.
Он знал, что сын поймёт,
Что такие глупые слова
Как «благополучие» и «народ»
Пустая, пустая лишь молва.
Объяснить это сыну не смог.
Не преподнёс он жизни урок.
Мол, пусть жизнь сама
По полочкам Адалята расставит;
Пусть развитие ума
Разочарованиями его потравит.
Пусть мужчиной становится;
Художником жизни да будет.
Пусть под натиском ломится;
Пусть его превратности посудят.
Одним словом, в жизнь бросается пусть!
И высь, и падение, и неизбежности грусть…