- Читаешь, что понакупил? - спросила Наталья, поймав Егорова после лекции.
- Не-а, некогда, - ответил он, шумно потягивая яблочный сок.
Он думал, что она сейчас уйдет, не перенеся такого хлюпающего 'свинства'. Во всяком случае, надеялся, что произойдет это быстрее, чем обычно.
- Что так? - скакнули очки на переносице, коротко и больно резанув солнечным бликом по его глазам.
- У меня по 'Философии' конь не валялся, а послезавтра наша группа идет.
- Запасаешься значит? - оскалилась она.
Как он не любил в такие моменты ее плотно сжатых зубов, обрамленных тонкими губами, с неумело нанесенной помадой не в тон. За три года он только три раза видел помаду чужого цвета и прочий макияж, сделанный без должного женского понимания подобного рода процедуры.
- Запасаюсь, - ответил Егоров, швырнув пустую пачку мимо мусорной корзины.
- Ну-ну, копи, - она отвернулась и ушла, оставив в необъяснимом счастье человека, вдохнувшего, пусть и несколько застоялого воздуха, но полной грудью.
Две недели пролетели незаметно, но 'плодотворно' - два 'хвоста', две любовные интрижки наспех, и восемнадцать новеньких книг, с которыми уже 'знакомились' родительские.
Егоров посмотрел на старые полки. Достал Гомера, пролистал и захлопнул. Серая пыль превратилась в серебристую, весело закружившись в толще солнечного луча.
- Когда ты все это прочитаешь? - спросила мать в сотый раз.
- Успею, - ответил Егоров, впихнув в свободное пространство полки второй том 'Океанского патруля'.
- Успеешь? А ты раздели общее число страниц всех книг на ежедневно читаемую норму, и посмотри что получится. Хотя бы примерно.
Он разделил. Примерно. Получилось пять человеческих жизней. 'А если удвоить, нет, утроить скорость чтения?' - спросил он себя, и рассмеялся беззвучным смехом: утроить можно было только то, что уже и так давно покрылось пылью.
Легкое непонимание Егоровым того, что владело им в последнее время, перерастало в необъяснимую тревогу. Ему чудилось, будто библиотека обладает ненасытной утробой, требующей постоянной 'подкормки'. Вот и еще одна порция литературного 'корма' втиснута в узкое пространство последней полки - 'История философии в кратком изложении', 'Огонь' и'Триумфальная арка'
Все. Забито. Занят каждый свободный сантиметр - даже новорожденному таракашке поместиться некуда. Но жажда не унималась: всё-таки чего-то не хватало, к тому же оставались свободными подоконники и, наконец, дощатый пол.
Он продолжал ходить по магазинам, когда бывал на сессиях или сдавал 'хвосты', скупая, что приглянется. Толпы людей, стоявшие у книжных стеллажей, были ему отвратительны: ему нужен был воздух, ничем не ограниченное пространство. Он должен быть один в те мгновения, когда смотрит и выбирает книги. Иногда ему казалось, что идя в книжный, ему хочется лишь порадовать глаз (хотя радовался только ящичек кассового аппарата), насытиться видом ярких корешков, ощутить в ладонях тяжесть пятисотстраничного тома любого автора. После часа такого 'созерцания', его глаза все больше уставали и 'наедались' ярким безвкусным раскрасом бесчисленных 'шедевров'. Его не смущали однотипные рисунки и малоизвестные имена на обложках - он их все равно брал, потому что был должен, просто обязан 'подкормить' библиотеку.
Егоров не мог отделаться от ощущения, что не он, а библиотека 'собирает' его, как хитроумную мозаику. Теперь читателями стали её книги, которые 'перелистывали' Егорова в ту самую секунду, как только он к ним прикасался. Библиотека знала о Егорове всё, и ей нравилось наблюдать за этим причудливым, по-своему, интересным биологическим экземпляром. В такие моменты он мог только взять книгу, прочитать титульный лист или просмотреть ее так, будто перед глазами старая не нужная инструкция от выкинутой бытовой техники. Потом он валился от неимоверной усталости, весь какой-то высосанный и выжатый, с бледным лицом, тяжелым дыханием, со всеми признаками утомительной, изматывающей болезни.
Вскоре обнаружилась еще одна вещь: книги могли мстить, если их давать кому-нибудь почитать. Однажды у Егорова состоялся разговор с Соколовым, в ходе которого было установлено наличие общих интересов на почве истории России. Егоров, под впечатлением того, что, нашлась родственная душа, дал Соколову почитать 'Куликово поле'. Два месяца книга читалась. Егоровскому терпению подходил конец, и он решил, мягко так, попросить книгу обратно. На что Соколов ответил, что куда-то ее дел, а искать нет смысла, потому как нет ни сил, ни желания. Егоров не любил истерик и смирился с потерей. Через два дня после этого разговора Соколова уволили без объяснения причины. Жалко было только книгу.