Посидев ещё немного, мы сполоснули в реке использованную посуду, собрали вещи и погрузили всё на мою тележку, освободив всем руки. Выйдя на городскую улицу, я нанял извозчика и развёз по домам женскую половину компании.
Олег Васильевич оказался мастером на все руки. Я слышала, что в военных училищах будущих офицеров учат какому-то ремеслу, чтобы офицер не был беспомощным ребенком в трудной ситуации.
Ручная тележка, сделанная им из тонких деревянных брусков орехового дерева, стала просто незаменимой помощницей в выходах на рынок и в выездах на пикники, не отягощая мои руки разным имуществом и продуктами.
Кроме столярного мастерства, он оказался удачливым и умелым рыбаком. А во время последнего пикника Олег метнул нож в террориста, покушавшегося на полицейского чиновника Иванова-третьего. Хорошо, что рядом были мы с Иннокентием Петровичем и успели спасти преступника для последующего допроса и наказания.
Глава 13
МН вернулась домой к вечеру.
— Революционер будет жить, — сказала она. — Нож достали, ещё немного и не было бы необходимости доставать его операционным путём. Ты раньше умел метать ножи?
Я пожал плечами, вспоминая, как мы тренировались в метании штык-ножей от автомата. Они не были приспособлены для метания и иногда ломались, но это была наша инициатива и мы нашли книги, которые разъясняли технику метания ножей. Любое умение всегда когда-нибудь пригодится. Я вспомнил старую пепельницу, которая стояла на комоде у моей тётки. Пепельница была дореволюционная и на ней с ятями был нарисован ребус, который читался так: "Ремесло не коромысло, плеч не оттянет, а само в рот протянет". Так и военное ремесло особо-то и не отличается от другого ремесла. Не брось я нож, то оперировали бы Иванова-третьего, и не факт, что он бы выжил после стрельбы в него из револьвера с близкого расстояния.
— Мне приходилось ассистировать в операциях, — сказала МН, — но это всё люди чужие мне, пострадавшие неизвестно где, то есть прямо не имеющие ко мне отношения, но здесь я была не только медицинская сестра, но как непосредственный участник боя, в котором пострадал человек, нёсший нам зло.
— Успокойся, — сказал я, — на нашем веку будет не одна война и к этому нужно привыкать. А это был не бой. Просто так, стычка. Мы сейчас допьём вино с ветчиной, а потом я заварю чай с пустырником, и ты завтра ничего не будешь помнить.
На следующий день пришёл Иванов-третий с благодарностью за чудесное спасение от террориста и сказал, что на завтра меня приглашает к себе полицмейстер полковник Грудинин Павел Иванович.
— Ты не задумывался над тем, почему именно на тебя было направлено покушение? — спросил я. — Без обиды, но ты не настолько важное должностное лицо, как например, полицмейстер или участковый пристав. Почему именно тебя хотели застрелить именем РСДРП?
— Я просто не даю спуску этим социалистам, — гордо сказал Иванов-третий. — Меня каждая социалистическая собака знает, мою методику проведения обысков они будут помнить всю жизнь.
— То есть, ты бьёшь людей с социалистическими взглядами направо и налево и из принципа ломаешь людям жизнь и имущество? — спросил я.
— Ну, не из принципа, а из мести, потому что они хотят, чтобы какой-нибудь ремесленник был равен мне, — возмущался Иванов-третий. — А они, понимаешь ли, хотят разрушить весь мир насилья до основания, а затем построить мир, где всем станет тот, кто был ничем. Как это можно допускать?
— А ты не пробовал из песни убрать слово "насилья"? — спросил я. — Мне кажется, что оно здесь самое главное. А ещё там есть весь мир голодных рабов. Ты не думал, что если убрать насилие, голодных и рабов, то никакой мир разрушать не надо? Тогда нужно строить хорошую и красивую жизнь для всех людей.
— Как-то не задумывался над этим, — признался мой полицейский приятель. — Я человек подневольный, что прикажут, то и делаю.
— И ты остаёшься во всём виноватым, потому что ты делаешь, — сказал я, — а те, кто отдавал тебе приказы скажут, что это твоя инициатива, а они не приказывали тебе это делать. Ты же не приложишь к материалам суда, если таковой состоится, вернее, если тебе дадут дожить до него, их слова или бумажку с приказом избивать задержанных и ломать у них домашнюю утварь. Есть у тебя такая бумажка?
— Что-то ты как социалист говоришь? — подозрительно спросил Иванов-третий. Сразу видно, что полицейские бывшими не бывают и что полицейский – это навсегда, как проказа. — Может и ты книжечки подпольные почитываешь?
— Тебе бы тоже не помешало книжечки подпольные почитать, — сказал я, — и называются они просто "История". Там подробно описывают революции в Англии и Франции, гражданскую войну в американских Соединённых штатах. Я уже не говорю о физике с третьим законом господина Исаака Ньютона.