А мы с лесником следили, не появится ли в нашем лесу еще один белый козленок. Так оно и вышло!
И еще через год та же самая косуля произвела на свет третьего белого козленка.
Но, кроме Беляка, ни один долго не прожил. Белого козленка не то лиса издалека заметила, не то еще какой-то лесной хищник поймал…
А Беляк между тем превратился в большого, могучего козла. На его рогах выросли первые отростки. Голова всегда была гордо поднята, и он этак весело топотал копытцами. По всей округе прославился наш Беляк.
К нам люди приходили им полюбоваться. И всякий раз ему какое-нибудь лакомство приносили: то кусок хлеба, то сахарку или конфетку. Но самым желанным лакомством для Беляка оказался табак. Я уже говорил вам, когда об олене Петьке рассказывал, что животные табак очень любят. Беляк за табаком на край света пошел бы.
Табак-то его и погубил.
Весной это случилось. Беляку шел уже пятый год.
В горах в то время ремонтировали лесные дороги и мостики. Собрался я туда — посмотреть работы. Вихрь и Беляк за мной увязались.
Стало жарко рабочим во время работы. И они поснимали куртки — на ветках развесили или просто у кустов побросали.
А Беляк прямо к этим курткам. Рылся, рылся в них, пока в одной табак не учуял. Начал подбрасывать куртку, трясти ее. И тут из одного кармана кисет с табаком выпал. Беляк и давай жевать этот кисет. Вдруг — хрр! — и кисета как не бывало! Беляк его проглотил…
Дядя Богдан прервал свой рассказ и глубоко вздохнул.
— Я задержался с рабочими не долго. Мне нужно было еще изрядный кусок пройти по лесу, — продолжал дядя Богдан, помолчав немного. — Возвращался я домой уже под вечер, а Беляк следом плелся, уныло опустив голову.
«Что с тобой, Беляк?» — спрашиваю. Ведь иной раз какие штуки он только не выкидывал! Скажем, бегал наперегонки с Вихрем, на рога поддевал что попало. А тут будто его подменили. Сразу видно, что не по себе ему. Да, но что же приключилось с ним?
В лесничестве я предлагал ему то один, то другой лакомый кусочек, а Беляк от всего отказывался и только большими красными глазами грустно так на меня смотрел.
Я не знал, что и думать. Пришло мне в голову, что пить он хочет.
И вправду, Беляка нельзя было оттащить от ведра. Он пил жадно и много, как никогда.
«Ну, пей, пей, видно, жара тебя уморила», — приговаривал я, а сам его белую шерстку поглаживал. Надеялся, что теперь козел оправится.
Но, напившись вдоволь, побрел Беляк в свой закуток и там на подстилку свалился.
«Отдохнет и оправится», — подумал я.
Но утром козла нигде не видно было. В привычное время не пришел он и на кухню.
Не выдержал я и скорей в закуток. Вошел через низкую дверцу — и ноги у меня подкосились. Лежит Беляк на соломе, тело неестественно вытянуто, голова назад откинута… Околел, значит. А верный его друг Вихрь рядом лежит, голову на холодную шубу козла положил и тихонько скулит…
Сперва я понять не мог, что случилось с Беляком, почему он погиб так внезапно.
Вскрыл я его, а у него в желудке кисет с табаком лежит. Если бы только кисет! Сами знаете, что курильщики в кисете держат и спицу для прочистки трубки. Вот этот кусочек медной проволоки и погубил козла.
Больше никогда не приходил на кухню наш Беляк, никогда больше с детворой не озорничал… А нам казалось, что от нас навсегда ушел кто-то из членов, нашей семьи…
Дядя Богдан достал трубку и только тут заметил, что все еще держит в руке белокрылую сойку. Он открыл ладонь и сказал:
— Ну, лети, лети, сплетница!
Сойка шумно захлопала крыльями и взлетела на дерево.
Дядя Богдан начал раскуривать трубку, но спички, словно нарочно, ломались одна за другой. И он снова глубоко вздохнул.
Когда дядя Богдан наконец закурил, он добавил хриплым голосом:
— С тех пор у нас на участке белых козлят не появлялось.
12. На тетеревином току
Мы собирались в лес.
Дядя Богдан перекинул ружье через плечо, надел свою кожаную сумку, снял с вешалки старую зеленую шляпу с пучком кабаньей щетины.
— Зачем вам, дядюшка, шляпа? — спросил я удивленно. — Ведь стоит прекрасная погода.
Он надел шляпу, посмотрел на меня веселыми, улыбающимися глазами и ответил:
— Верного друга дома не оставлю.
И когда мы уже поднимались по крутому склону, но которому вилась тропинка, он добавил:
— Чего только не видела на своем веку эта шляпа! Если бы умела она рассказывать!..
Так и есть, сейчас дядя Богдан заговорит о каком-нибудь случае из своей богатой охотничьей жизни. Но я молчу, жду, когда же он начнет. И правда, не долго он выдержал. Дядя Богдан искоса посмотрел, очень ли мучит меня любопытство, откашлялся и таинственно сказал: