Некоторое время плутовка, должно быть, прикидывала расстояние между камнем и зайцем. Потом вдруг вскочила и стремглав прыгнула на зайца. Но нет, промахнулась она. С лисами это редко бывает!
Перепуганный косой завизжал, будто его живьем на вертел посадили, прижал уши к спине и дал стрекача.
Лиса прыгнула следом за ним, но передумала и оставила зайца в покое. Он в лес умчался.
Я голову ломал: почему лиса так легко от добычи отказалась?
«Небось сыта», — решил я в конце концов. Но теперь захотелось мне узнать, что она дальше делать станет.
А лиса постояла, повернула назад и прямо к камню побежала, откуда перед тем так неудачно прыгнула, остановилась там, где сидел заяц, обнюхала это место и потом уж на камень взобралась.
«Что же дальше?» — думал я, а сам с лисы глаз не спускаю.
А та на камне растянулась, будто перед ней настоящий заяц был, подождала немного, словно расстояние измеряла, и — гоп! — прыгнула.
Нюхом проверила, правильный ли был прыжок, не промахнулась ли она, как в первый раз.
«Ну и разумница!» — хотелось мне воскликнуть, но я сдержался.
А рыжая плутовка уже снова на камне лежит — к прыжку опять готовится. И так она еще три раза проделала. И только после этого, довольная, помахивая длинным прави́лом, в чащу убежала.
А я чуть не расхохотался: до того это забавно было, так меня выходки лисы удивили.
Да, в другой раз она уже не промахнется, ведь на собственной ошибке училась.
…Мы прибавили шагу. По пути я все думал, что у этой лисички не один человек мог бы поучиться.
Уже совсем стемнело, когда мы с дядей Богданом свернули у ручья к лесничеству. Домик приветствовал нас ярко освещенными окнами.
10. Мать
— Ладно, я вам по пути об этом расскажу, а потом вы и собственными глазами увидите и убедитесь, эх вы… Фома неверный… — И дядя Богдан махнул рукой, словно не мог найти для меня доброго слова.
Мы шли долиной вверх по течению журчащей Бистрицы.
Я промолчал, досадуя на себя за то, что накануне вечером усомнился в словах дяди Богдана. Сказал так, шутки ради, а он всерьез обиделся: ну, коли не верите, так я и словечком больше не обмолвлюсь.
Еле удалось мне убедить его, что я пошутил.
Наша размолвка произошла так. Я рассматривал манки. У дяди Богдана их с десяток, и из каждого он умеет извлечь нужный голос. Он подражает и косуле, и лисице, и кому угодно. Наконец дядя Богдан запищал на тонкой деревянной дудочке и подмигнул мне: угадайте-ка, чей это голос?
— Маленький козленок, — отвечаю я.
Дядя Богдан кивнул и говорит:
— Если поблизости где-нибудь косуля окажется, она на этот голос обязательно прибежит.
Я с ним слегка повздорил, сказал, что головой он за это не поручится.
Видели бы вы, как он покраснел! И тут же пообещал чуть свет пойти со мной в лес и доказать, что слов он на ветер не бросает.
Утром, не успел я умыться холодной водой в ручейке у мостика, как он уже кричит мне:
— Ну как, молодой человек, идем?
И вот мы в пути.
— Вы, видно, не представляете себе, какой отважной матерью может быть косуля, — начинает дядя Богдан, то и дело кидая на меня хмурые взгляды из-под густых бровей. — А я это уже не раз проверил. Года три назад довелось мне быть на Майове. Как сейчас помню, в июле такая жара стояла, что из дому выйти можно было только под вечер.
Косули уже ходили с козлятами, покрытыми белыми пятнышками. Захотелось мне поглядеть на этих юных обитателей леса, и я, несмотря на жару, отправился туда.
Вышел я под Майовом на вырубку, где дичь в долину спускается на водопой.
Сел в чаще и жду. Духота такая, что дышать нечем, но до вечера уже недалеко. Скоро свежим ветерком потянет и легче дышать будет.
И так меня разморила эта жарища, что я слегка вздремнул, хотя и спать не спал по-настоящему. Очнулся я, когда на вырубку уже легли длинные тени от старых буков.
Долго ждать не пришлось.
На противоположной стороне вырубки ветки шевельнулись, косуля оттуда вышла, а за ней на тонких ножках прыгал маленький коричневатый козленок с белыми пятнышками на боках и «зеркальцем» у хвоста.