Девушка молча топает в сторону подъезда, отсвечивая своими голыми ногами. И черт! Не о том думаю, совсем не о том…
Подхватываю ее на руки и захожу в подъезд. Девушку потряхивает. Я даже слышу, как ее зубы отбивают чечетку. Ускоряю шаг и, как долетаю до квартиры, не помню. Все действия словно на автопилоте. Ставлю на ноги Злату и открываю дверь. Дальше все делаю быстро. Запираю дверь, в душевой включаю воду, не горячую, но достаточно теплую для того, чтобы хоть немного согреться.
— Злата, давай в душ, быстро! — командую, а она слушается, и это тоже откладывается у меня в подсознании. Словно мою прежнюю Злату сломали. Словно в ней что-то надломилось. Она покорна, молчалива, а в глазах застыла вселенская печаль.
Помогаю ей избавиться от белья, и она даже не сопротивляется. Помогаю зайти в кабину.
Пока девушка стоит под струями воды, набираю Вадима. Уж он должен мне подсказать, как действовать в данной ситуации.
Объясняю все, Вадик из понятливых, лишних вопросов не задает.
— Согреть, в первую очередь. Душ, все правильно, негорячую, тоже правильно. Затем горячего чая, желательно с ложкой меда. Если нет аллергии. А затем укутать и успокоить. Никаких стрессов. Если что, звони, я на связи, — и отключился.
Убираю телефон. Смотрю на поникшую Злату. У самого все внутри обрывается.
Черт!
Хреново ей, а мне вдвойне поганей. И я ведь даже не понимаю, что у них там за тот жалкий час, что мы не виделись, стряслось. Но душу наизнанку выворачивает такой ее разбитый вид, и я не выдерживаю. Снимаю футболку, стягиваю джинсы, боксеры и захожу к ней. Обхватываю ее за талию и притягиваю к себе, укладываю ладони на ее еще плоском животе.
Это какое-то инстинктивное желание: согреть, защитить, укрыть ото всех и вся и забрать ту печаль и боль, что ее терзают, себе — становится для меня открытием. Хочется рвать и метать, видя, как ей плохо. Хочется мир остановить, только бы она перестала молча глотать слезы и трястись. Это Злата. Моя Злата. И если раньше я списывал все желание быть рядом лишь на ребенка, то сейчас понимаю, что за нее буду готов порвать любого. За эту упрямую, иногда глупую, иногда вредную, но такую… любимую принцессу.
Ту, что перевернула мой мир однажды, своим самоуверенным: «Будешь идиотом, если откажешься от сделки»…
Моя дерзкая девочка.
Прижимаю, что есть сил, целуя в висок, чувствуя, как постепенно принцесса расслабляется. Откидывает голову мне на грудь, закрывая глаза. Потихоньку согревается и уже не трясется, как осиновый лист.
Я выдавливаю в ладонь гель для душа и начинаю круговыми движениями намыливать ее тело. Не знаю, для чего, мне просто нужно ее чувствовать кожей, касаться, везде. Я хочу этого до одури. Просто касаться, просто быть рядом, просто…
Касаюсь ее идеальной груди, замечая, как затвердели соски под моими пальцами, касаюсь живота, чуть ниже. Чувствую, как ее дыхание становится глубоким, потом обрывистым. Она вдруг отстраняется немного и тянется к той же баночке геля и начинает повторять мои действия. Перехватывает инициативу в этой молчаливой игре.
И теперь уже она меня касается. Шея, грудь, живот, очерчивает пальчиками каждую впадину на моем прессе, нежно касается плеч, тут же оцарапывая ноготками. Вскидывает взгляд глаза в глаза, и ее — они блестят. В них что-то загорается. Дикое и необузданное.
Желание.
Да, оно самое.
Я обхватываю ее лицо ладонями и, не стесняясь и не церемонясь, впиваюсь в ее сладкие губы. Вздох и мучительный выдох. Закипаю от близости и вседозволенности. Готов взорваться уже только от того, что чувствую ее губы на своих губах, ее нежную кожу под своими ладонями, и ее тяжелый мучительный стон в унисон с моим.
Злата обнимает меня за талию, прижимаясь своей грудью, явно подталкивая меня к более активным действиям. Но я мысленно себя торможу. Потому что не знаю, а нам вообще можно? Разрешена ли близость при беременности? Никогда не задавался таким вопросом. Поэтому на этот раз прерываю поцелуй первый.
— Пора выходить, — комментирую свои действия, замечая, как девушка непонимающе смотрит на меня.
Ее губки чуть приоткрыты, а грудь вздымается часто-часто.
— Т… Тим?
Молча пропускаю разочарованный и удивленный выдох Золотаревой. Знала бы она, каких титанических усилий стоил мне этот благородный жест.
Помогаю ей выйти, закрываю воду и укутываю ее в огромном махровом полотенцем. Сам же наспех обтираюсь и повязываю полотенце на бедрах, которое ни капли не делает незаметным стояк. Полотенце на мне, как парус.