— Потому что люблю тебя.
Я далеко ни один раз слышал эти слова в свой адрес. И раньше испытывал разную гамму ощущений. От полного безразличия, до презрения, и даже ненависти. Сейчас мою грудь разрывало от безграничной нежности. Как будто это самое правильное чувство, которое мы можем испытывать друг к другу. Мы. Оба.
Вижу, как её взгляд теряют фокус, и уже через секунду она обмякла в моих руках. Бережно укладываю на кровать и бросаюсь за врачом, который так и ждёт в коридоре, насвистывая какую-то весёлую мелодию.
— Оксана в обморок упала, — весёлость вмиг испаряется с лица Бориса Аркадьевича, и её сменяет маска профессионала.
— Александр, вы должны побыть в коридоре, я позову вас.
— Нет, это исключено.
— При всём моём уважении, она девушка, которая к тому же пережила сильнейший стресс. Да и судя по вашим крикам, извините за бестактность, вы сейчас переживаете не самый лучший период в отношениях. — Тон врача был железным, и мягким движением руки в спину он подтолкнул меня к выходу. Вышел он через минут двадцать.
— Что с ней? — сразу же бросился с вопросом.
— Во-первых, как я уже говорил, стресс. Во-вторых, у меня есть некоторые подозрение. Я взял у неё анализ, но ещё задам вам несколько вопросов. Скажите, в насколько близких отношениях вы находитесь? — Врач был деликатен, и с тревогой смотрел на меня поверх очков в аккуратной оправе.
— Максимально близких, — понимаю, о чём он говорит. К ни го ед . нет
— Хорошо, тогда я могу этот вопрос задать вам. Был ли способ которым вы предохранялись?
— Нет. — Понимание ситуации начинает молоточком отбивать в голове. — Но это было всего один раз, я не думаю, что есть какой-то шанс… Если честно я мало в этом понимаю.
— Шанс есть всегда. Судьба вообще интересное явление. Вы, конечно, не обижайтесь, но неделю назад, в операционной я даже начал готовить речь. Ну, это которые из разряда «я сделал всё, что мог». Но на вас всё заживает, извините, как на собаке. В общем, я поеду в клинику, и вечером вернусь с результатами анализов. Оксана сейчас спит, постарайтесь её не беспокоить.
Минуты, сменялись часами, а я как заведённый бродил по пустому дому, выкручивая руки. Я был настолько переполнен эмоциями, что мне казалось, сейчас разорвусь на осколки. Каждые десять минут, наверное, звонил Борису Аркадьевичу, но он монотонно отвечал, что ещё рано. Несколько раз подходил к Оксане, она сладко спала. Её личико выражало безмятежность, и мне хотелось, чтоб вот это выражение не покидало её. Как же много моей девочке пришлось пережить. И как же её угораздило, после всего пережитого в её жизни, встретить такого же, разбитого на осколки. Вот только, если она пережила эту боль, заперла её где-то внутри себя, не выплёскивая её на других, то я этого не умел. Как же многому я мог научиться у этой маленькой, смелой и чистой девочки.
Когда врач вошёл в дверь дома, я уже готов был схватить его за плечи и буквально вытряхивать из него информацию, которую он так тщательно скрывал от меня весь день. Он же добродушно,
по-старчески потрепал меня по плечу, и кивнул на мой немой вопрос. И в тот момент мир ворвался в меня разрушительной волной. Я никогда не думал о том, что это может произойти, а если бы подумал, ничего кроме страха не испытал бы. Сейчас я готов был свергнуть этот мир в бездну, лишь бы была возможность оберегать их. Единственное, что грызло меня изнутри, это осознание того, что она ещё об этом не знает. И волну страха вызывала именно её реакция, что если она изменится из-за этого. Не захочет меня больше видеть. А я не смогу её уже отпустить. Чтобы не случилось, даже если ад разверзнется под моими ногами, я больше не отпущу её.
Зашёл в комнату, и на миг показалось, что она не спит. Но она всё так же спокойно лежала на кровати, свернувшись калачиком под одеялом.
Лёг рядом с ней, вдыхая свой любимый запах, её запах, и прошептал.
— Прости меня, моя маленькая. Я так много ошибок сделал. Просто знай, я тебя тоже. Я тебя тоже…. — Она, конечно же, не слышала меня. Но мне важно было это сказать. Сказать это самому себе. Я обязательно повторю эти слова для неё, но позже.
Всю ночь не мог уснуть, рассматривал её под тусклым светом луны. В сотый раз, запоминая каждую чёрточку на её прекрасном лице, впитывая её в себя. И даже не заметил, как она под утро открыла глаза.
— Саша…Что со мной? — смотрит сонными глазами, и голос ещё хриплый после сна. А мне хочется сжать её до хруста, чтобы знала, насколько она мне нужна. И я решаю не тянуть, на одном дыхании говорю ей, бросаясь с обрыва.
— Родная, у тебя под сердцем малыш. Наш малыш.
В течение нескольких минут она смотрит на меня, не отрываясь. Её взгляд серьёзен, а я затаив дыхание, жду реакцию. Но она молчит. А взгляд наполняется печалью. Нет, даже не печалью, а тоской, тянущей моё сердце стальными нитями. Она жалеет. Именно это чувство я больше всего боялся увидеть. Но ещё хуже её молчание. Встаю с кровати и зарываюсь руками в волосы. Вцепляюсь в них так, что боль физическая почти перекрывает душевную. Отворачиваюсь к окну и смотрю на занимающийся рассвет. И я не знаю, что ей сказать. Я просто не знаю. Мне хочется орать. Орать так, чтобы меня слышал весь мир. Крушить мебель, сбивать кулаки в кровь, лишь бы не видеть её печальных глаз. Какой же я ублюдок! Я настолько озверел той ночью, когда брал её, что даже не побеспокоился о том, чтобы защитить её. Вспоминаю счастливое лицо Лики, когда она сообщала мне о своей беременности, и я бы сейчас всё отдал, лишь бы сотая доля от этого счастья была в Оксане. Но она же сказала мне вчера, что любит. Что изменилось за эту ночь?! Я никогда не хотел детей, но именно сейчас во мне что-то перевернулось. Я хочу этого ребёнка, я чертовски этого хочу, именно от моей малышки. И те образы, что сменяли один другого этой ночью, в эту самую минуту рушились, разлетаясь на острые осколки, и впивались под кожу. Образы семьи. Счастливой семьи. Живой. Моё сердце, покрытое льдом все эти три года, а может быть даже всю мою жизнь, горело адским пламенем, растапливая этот лёд и наполняясь какой-то бешеной чуждой мне нежностью.
— То что ты сказал ночью…Это из-за этого? Потому что я оказалась беременна? Да? — один за другим посыпались вопросы. Без истерики. Её голос чуть слышен, но в нём сквозит сталь.
— О чём ты? — я лихорадочно пытаюсь вспомнить, о чём мы говорили в те моменты, пока она не спала, но ничего не приходит на ум. Совершенно ничего.
— Ты сказал, что любишь меня. Ты сказал «я тоже».
Подхожу к ней, беру её дрожащую руку, целуя каждый пальчик, и притягиваю к себе, укладывая голову на своей груди.
— Маленькая, если бы ты знала, как ты нужна мне. Когда в тебя стреляли, я готов был отдать тысячу жизней, лишь бы знать, что ты всё ещё дышишь. И зная, что мне нужно отдать свою, я отдал. И готов бросать её к твоим ногам снова и снова. Ты веришь мне? — а в ответ мне только тихие всхлипы на моей груди.
— Мне страшно, Саша. Что нам теперь делать?
— Ничего, малышка. Просто жить. Быть счастливыми. Я сделаю всё, чтобы ты не пожалела об этом.
Заглядывает мне в глаза и чуть заметно кивает. И только после этого улыбка начинает расцветать на её сладких губах. Такая долгожданная, которую раньше она дарила не мне. Провожу большим пальцем по нижней губе и шепчу охрипшим от возбуждения голосом.
— Я уже забыл их вкус. Девочка моя, я так скучал по тебе, прости меня. — И понимаю, что этих слов недостаточно, но это всё, что я могу ей дать сейчас.
Обвивает мою шею своими нежными ручками и тянется губами к моим губам, и даже это невинное движение от неё, охренеть как возбуждает. Сдираю с неё футболку и укладываю на кровать. Наслаждаюсь одним только её видом. Эта нежная молочная кожа, аккуратная грудь с бледно-розовыми ореолами сосков, тугие вершинки, сжавшиеся под моим горящим взглядом. И член уже колом стоит, заставляя застонать от удовольствия. Наклоняюсь и нежно целую её пухлые губы. Не врываясь, нежно касаюсь, веду языком по нижней губе и чувствую, как её рот приоткрывается навстречу мне. Скольжу в неё, нежно ласкаю, а руками уже шарю по её телу, в безумном желании владеть ей, касаться её бархатной кожи. Впиваюсь пальцами в волосы, чуть оттягивая назад, подставляя её тонкую шейку под свои поцелуи. А она руками хватается то за голову мою, стараясь притянуть ближе, вжимая её в себя, то судорожно за простыню. Спускаюсь ниже, скользя лёгкими поцелуями по изящному плечу, ключице, и еле сдерживаюсь, чтобы не сожрать её. Я настолько изголодался по ней за эти дни, что уже сейчас мне хочется раздвинуть её стройные ножки и вколачиваться в неё до остервенения. Но я останавливаю себя, дразню её и довожу до исступления. И когда слышу её хриплый голос, и то, что она говорит, уже крышу сносит от желания.