– Альян и Герон. Я им полностью доверяю, и, кроме того, я им заплатил. Не переживай на их счет, когда отделишься от нас – они в курсе.
– Они знают, что я…? – Чтобы не вызывать подозрений, я улыбнулась и запрокинула голову, изображая влюбленную девушку, которая наслаждается ласками.
– Разумеется, нет. Они знают только про ключ, но не про магию. Ключ у тебя?
– Да.
Он был спрятан в чулке и уже натер мне мозоль. Кузнец не стал задавать вопросов, словно понимая, что ему лучше не знать ответов.
– Хорошо. Дверца находится за гобеленом, на котором изображена увенчанная снегом вершина Волариана.
Я вспомнила этот гобелен. Ребенком я любила рассматривать его, представляя, что однажды взойду на вершину, когда там будет лежать снег, хотя это было совершенно невозможно. Волариан не позволял нам подниматься выше, чем доходили зубцы стен замка. Дальше он не пропускал даже летом. Тот, кто осмеливался попытаться, расплачивался за это своей жизнью. Эти склоны принадлежали Волариану, и я уважала его волю. И все же меня постоянно тянуло туда…
Я стряхнула воспоминания. Люди на площади затихли, а их взгляды обратились наверх. Я по-прежнему избегала смотреть на Аларика, опасаясь, что он отреагирует на это и привлечет внимание. Но даже не глядя наверх, я понимала, что означает поведение людей. Мой отец вышел на балкон и взглянул сверху вниз на свой народ. Он воцарялся так высоко над нами – по меньшей мере на пять метров выше места, где страдал Аларик, – что люди могли лишь догадываться о выражении его лица. Его голос был слишком тих, чтобы можно было все расслышать. И все же он упорно не соглашался, чтобы его слова передавали глашатаи. Он всегда говорил сам. Он поступал в соответствии со своим принципом, со своим избранным девизом: «Каждое слово я произношу для своих людей».
Ребенком я в это верила.
Теперь его слова текли мимо меня, как мутная вода, которую лучше не пить. Он желал удачи смелому народу Немии в победе над дэмами. Можно подумать, кто-то из этих городских жителей и правда сталкивался лицом к лицу с дэмом хотя бы раз. Люди, которые действительно несли потери, жили в низине или на менее защищенных горных склонах. Почему же он не говорил об их мужестве и не превозносил их смелость?
Он излучал гордость – гордость властителя, который уничтожил зло. Каждый житель Немии должен был увидеть, чем в глазах моего отца был Повелитель дэмов на самом деле: грязью, ничтожеством, никем. Кем-то, кто недостоин даже такой милости, как быстрая смерть. Напоминанием о победе, существом, которое должно страдать на стене замка, пока не искупит свою вину, стократно оплатив потери немийцев.
Народ ответил моему отцу радостными криками, и я, больше не в силах удержаться, бросила взгляд на Аларика, который едва двигался. Но все же он держал голову прямо, опираясь затылком о стену и закрыв глаза. Он вслушивался в слова, принимая брошенные ему в лицо издевательские похвалы.
Скрестив руки, я прижала их к стиснутой болью груди.
– Спокойно. – Я скорее ощутила слова Десмонда, чем услышала их.
И вот, мой отец поднял хрустальный бокал с белым игристым вином.
Долгожданный момент настал. Солнце в первый раз в этом году встало прямо вертикально над седлом низины, так что его лучи достигали ее самых глубоких уголков, целуя ее землю.
День солнечных поцелуев.
Раньше в знак наступления этого момента, показывая, что подданные должны поцеловать друг друга, чтобы поприветствовать это особое мгновение и попросить о мягком урожайном лете, отец целовал мою мать – там, наверху, на балконе. Потом, оставшись один, он стал одарять воздушным поцелуем народ. Но сегодня…
Он вышел вперед, так что его свободная рука легла на перила, и поднял бокал с вином. Издали не было видно, но я знала, что он широко улыбается.
– Ваше величество, – насмешливо произнес он. – Раз уж вы наш гость, не хотите ли отпраздновать с нами?
Он изобразил, будто целует содержимое стакана. Затем медленно наклонил его, и струйка игристого вина потекла на плечи, руки и волосы Аларика.
– Сколько еще? – спросила я сквозь стиснутые зубы. – Дес. Когда?
– Улыбайся, – прошептал он. Затем издал сдавленный звук, будто с трудом сглотнул. – Уже скоро. Скоро. Поцелуй…
Аларик задрожал. Я видела, как он сопротивляется чему-то. Ощутила его внутреннюю борьбу. У него еще оставалась какая-то гордость, и он пытался сохранить ее, пытался не реагировать. Но борьба была бесполезна. Жажда была слишком сильна. Его голова запрокинулась, и он принялся ловить языком капли, которые падали на лицо. Затем жадно облизал плечи и руки, куда мог дотянуться. На перепачканной кровью и грязью коже оставались светлые полосы. Я ощутила во рту горький жгучий привкус – так сильно я чувствовала его унижение.