Генералы высокомерно смотрели друг на друга. Отец с самым благодушным видом предложил им пожать друг другу руки, чтобы скрепить соглашение, которое каждый из них в отдельности заключил с ним. Генералы напоминали двух готовых подраться псов, но все же нехотя обменялись рукопожатием. В этот момент появился Черчилль. Отец сиял, но по выражению его лица видно было, что он хочет сказать де Голлю: «Повторите же ему то, что вы сказали мне».
- Мы решили, - кратко сказал де Голль, - постараться сделать все возможное для того, чтобы выработать удовлетворительный план:-он запнулся, - совместных действий.
Жиро кивнул головой в знак согласия.
- А теперь давайте снимемся! - воскликнул отец, и они вчетвером отправились на террасу, где их ожидали фотографы. Генералы снова обменялись рукопожатием, которое было запечатлено фотографами и кинооператорами. Отец облегченно вздохнул.
Около полудня корреспондентов и фоторепортеров, собравшихся перед домом, пригласили на лужайку. Сидя рядом, отец и Черчилль отвечали на вопросы. Все сверкало яркими красками под лучами солнца, и единственным диссонансом были темные круги под глазами отца, креп на его рукаве и его черный галстук (он все еще носил траур по бабушке). Фетровая шляпа премьер-министра залихватски сидела на его голове, сигара кочевала из одного угла рта в другой; он был в «прекрасной форме». «Безоговорочная капитуляция» - застрочили карандаши корреспондентов.
Пресс-конференция была краткой. Когда она закончилась, отец и премьер-министр пожали руки всем присутствовавшим.
- Вам повезло, - сказал отец. - На обычных пресс-конференциях в Белом Доме бывает столько журналистов, что нет никакой возможности пожать им всем руки.
Потом я пришел к нему в комнату попрощаться, так как через несколько минут я должен был отправиться обратно в свою часть.
- Итак?
- Итак?
- Я бы сказал, папа, что очень хорошо!
- Да, мы сделали немало. И потрудились не зря!
- К тому же и перемена обстановки пошла тебе на пользу.
- Мне хотелось бы проверить одно свое впечатление, Эллиот. Я хочу спросить тебя об одной вещи.
- О чем?
- Мне хотелось бы знать: - он замолчал и потом начал снова. - Видишь ли, всегда в истории, на протяжении веков англичане действовали по одному и тому же образцу. Они умно и удачно выбирали союзников. Им неизменно удавалось выходить победителями из всех войн, в которых они участвовали, и сохранять реакционную власть над народами мира и над мировыми рынками.
- Да:
- На этот раз союзники Англии - мы. И это вполне правильно. Однако: и в Арджентии, и в Вашингтоне, и теперь здесь, в Касабланке: я пытался заставить Уинстона и всех остальных понять, что, хотя мы и являемся их союзниками и будем поддерживать их до самой победы, они отнюдь не должны считать, что мы делаем это только ради того, чтобы они могли попрежнему жить своими архаическими средневековыми имперскими идеями.
- Я тебя понял, - сказал я медленно. - И мне кажется, что они тоже поняли.
- Надеюсь, что так. Они понимают, я надеюсь, что не им принадлежит руководящая роль в нашем союзе; что мы не намерены после победы безучастно наблюдать, как их система уродует развитие всех азиатских народов, да еще и доброй половины европейских: Великобритания подписала Атлантическую хартию. Надеюсь, англичане понимают, что правительство Соединенных Штатов намерено заставить их соблюдать ее.
Гарри просунул голову в дверь.
- Ногес пришел попрощаться с вами. И Мишелье тоже.
- Мишелье?
- Командующий французским северо-африканским флотом.
- Ладно. Сейчас выйду: Ну, сынок?
- До свидания, папа.
- До свидания.
- Передай привет маме, поцелуй ее за меня к береги себя.
- Ты сам береги себя. Ведь опасности подвергаешься ты, а не я.
Через двадцать минут автоколонна отца тронулась в путь, а я отправился назад, в Алжир, навстречу войне.
Глава пятая. От Касабланки до Каира
События в Сталинграде придали всем нам в Алжире бодрости, а надо сказать, что в течение следующих нескольких месяцев на долю моей части пришлась такая мучительно тяжелая работа, что время от времени мы действительно нуждались в бодрящих известиях. Не говоря уже о том, что мы были обязаны снабжать наши стратегические воздушные силы всеми данными для налетов на Италию и вести учет всем передвижениям нацистских войск и воздушных сил перед фронтом наших наземных войск, снабжая этими данными нашу тактическую авиацию, нам пришлось взять на себя еще и всю фоторазведку, связанную с подготовкой к вторжению в Сицилию.
Об этом последнем задании надо сказать несколько слов: для фотографирования с воздуха пилот должен лететь по прямой, на заданной высоте, так, чтобы все снимки были выдержаны в одном и том же масштабе. Он должен лететь на самолете, с которого снято все вооружение, так что в случае нападения ему нечем обороняться, и он не может прибегать к противозенитным маневрам. Короче говоря, это занятие не из приятных. Мы ежемесячно теряли двадцать процентов своих самолетов. Через девяносто дней после прибытия в Северную Африку из девяноста четырех летчиков моей части в строю осталось меньше десяти процентов.
В связи со всем этим весной и в начале лета мне приходилось работать с крайним напряжением. Один-два раза генерал Эйзенхауэр приглашал меня к себе в штаб на партию бриджа. Обычно в игре принимали участие морской и армейский адъютанты генерала - Гарри Бутчер и «Текс» Ли. (Когда моим партнером оказывался Айк, мы выигрывали; в противном случае мне оставалось только надеяться на счастье.)
В последний раз мы собрались за карточным столом за несколько дней до вторжения в Сицилию. Я был в очень хорошем настроении в связи с тем, что моя часть сыграла видную роль в захвате укрепленного острова Пантеллерия: эта операция была выполнена исключительно воздушными силами. Окрыленный нашим успехом, я готов был кричать нацистам; - Давайте-ка выходите все сразу - мы вам покажем! - Генерал Айк пристально посмотрел на меня, что-то соображая.
- Гм: Пантеллерия?
- Впервые в истории наземные силы капитулировали перед воздушными силами, - ликовал я. - Теперь мы, конечно, можем вторгнуться в Европу в любом районе.
- Когда мы вторгнемся в Европу, - спокойно сказал генерал Эйзенхауэр, - мы будем обладать таким превосходством в технике и огневой мощи, что ничто не сможет нас остановить. Но пока этого нет, - добавил он, - мы не вторгнемся в Европу. Беда лишь в том, - признался он после некоторого раздумья, - что даже тогда нас все-таки могут остановить.
Наступила пауза; все мы представили себе французское побережье, трупы солдат, сбитые самолеты, потопленные суда.
- Еще много миль и много месяцев боев отделяют нас от Европы, - сказал генерал, как бы размышляя вслух. - Надо начать с того, что стоит первым в порядке дня. А первой на очереди стоит Сицилия.
Я знал, что генерал Эйзенхауэр настаивал на открытии второго фронта в 1942 г. и что его планы были отвергнуты англичанами. Я знал, что он поддерживал американских начальников штабов, настаивавших на открытии второго фронта в Европе в 1943 г. Однако теперь англичанам легче удалось уговорить своих американских коллег отказаться от своего плана, поскольку мы уже очень сильно связали себя на Средиземноморском театре. Услышав трезвое и скромное заявление генерала теперь, в начале лета 1943 г., я проникся еще большим уважением к нашему американскому командующему за его внимание к людям, за то, что он настаивал на обеспечении нашим войскам максимальных преимуществ, какие могла им дать американская промышленность. Я понял, что даже весной 1944 г., когда, по моему мнению, вторжение в Западную Европу уже не могло не состояться, генерал Эйзенхауэр подойдет к своей задаче с такой же скромностью и осторожной уверенностью, несмотря на то, что он всецело поддерживал этот план.
Затем началось вторжение в Сицилию. Наша часть хорошо подготовила эту операцию, и мы испытывали большое удовлетворение. В конце июля, когда наши войска в Сицилии занимались ликвидацией последних остатков нацистов, мой командующий получил от военного министерства приказ командировать меня в Соединенные Штаты для консультации по вопросу о реорганизации разведывательной службы. Одновременно с Тихоокеанского театра был вызван полковник Карл Полифка, выполнявший работу, аналогичную моей. Мне предстояло провести в Вашингтоне август и сентябрь, и, хотя мне жаль было покидать свою часть, я рад был возможности повидать отца, мать и всех остальных членов семьи