В первый день отец и премьер-министр завтракали только с Гарри Гопкинсом, который прибыл на «Принце Уэльском» вместе с Черчиллем. Я рад был снова видеть Гарри и убедиться в том, что он сравнительно хорошо выглядит. Это было отчасти моей заслугой: месяцем раньше, по пути в Лондон, он остановился на озере Гэндер, и мы повезли его на целый день ловить рыбу. Это была настоящая рыбная ловля — мы удили форель на сухую мушку. За один день Гарри, казалось, помолодел на десять лет. Теперь он был снова за работой — преданный и усердный, как всегда.
Всех остальных адмирал Кинг угостил холодным завтраком. После завтрака я отправился в капитанскую каюту. Отец и премьер-министр сидели друг против друга и вежливо препирались.
— По моим сведениям, Франклин, американский народ решительно настроен в нашу пользу. Больше того — он готов вступить в борьбу.
— Вы можете найти и противоположные симптомы, — сухо ответил отец.
— Однако прения о ленд-лизе…
— Уинстон, если вы серьезно интересуетесь мнением американцев, я рекомендовал бы вам читать каждый день протоколы конгресса.
Столкнулись две идеи: премьер-министром явно владела одна мысль американцы должны немедленно объявить войну нацистской Германии; президент же думал об общественном мнении, об американской политической жизни и обо всех неуловимых факторах, которые толкают людей к действиям и в то же время препятствуют им. Наконец, допив свой бокал, премьер-министр встал. Было уже около половины третьего. Отец сказал, что от имени нашего флота он посылает подарки матросам и офицерам «Принца Уэльского» и трех сопровождающих его эсминцев. Премьер-министр кивнул головой, произнес несколько слов благодарности и вышел.
В тот же день английским морякам было роздано 950 коробок с папиросами, свежими фруктами и сыром. В это время начальники штабов уже занимались разработкой повестки дня своих совещаний. Их содержанием были: производство, порядок поставок, суда, военные потенциалы — техника, люди, деньги, то есть три основных элемента современной войны. Я помогал Хэпу Арнольду на этом заседании; потом, когда оно закончилось, я остановился закурить с одним американским морским офицером.
— Черт побери! — пробормотал он, направляясь вместе со мной на главную палубу. — Ведь они хотят раздеть нас до нитки!
Он, конечно, был прав, но в то же время человеку, видевшему, подобно мне, какую жестокую борьбу вели англичане и в каких неравных условиях протекала она, трудно было оставаться объективным.
В субботу вечером в капитанской кают-компании «Августы» состоялся официальный обед, за которым хозяином был отец. Премьер-министр, конечно, сидел справа от него; в числе гостей были постоянный заместитель министра иностранных дел Англии Кадоган, адъютант премьер-министра лорд Черуэлл, Самнер Уэллес, Гарри Гопкинс, Аверелл Гарриман и американские и английские начальники штабов. За обедом и после него, почти до полуночи, я наблюдал отца в новой роли. В прошлом я мог убедиться, что он всегда играл первую роль во всяком собрании, на котором присутствовал, и не потому, что он очень стремился к этому, а потому, что это всегда казалось его естественным правом. Но в тот вечер было не так. В тот вечер отец слушал. Аудиторию держал в своей власти другой; он захватил эту власть над ней своей замечательной, ритмичной, выразительной речью, не чрезмерно цветистой, но всегда насыщенной и до того сочной, что, казалось, стоило взять его слова в руки и сжать их, чтобы брызнул сок.
В тот вечер все мы были во власти Уинстона Черчилля, и он все время сознавал это. Отец лишь изредка задавал ему вопросы, подталкивая его, заставляя его говорить.
Изредка вставлял замечания и Гарри Гопкинс, но лишь тогда, когда премьер-министр останавливался, чтобы перевести дыхание. А в общем все мы, носившие военную форму, молчали и лишь изредка перешептывались: «Спичку?», «Спасибо», «Передайте, пожалуйста, графин с водой», «Тс-с», «Да, в нем много перца», «Да — и кое-чего другого».
Черчилль откидывался в своем кресле, перебрасывал сигару из одного угла рта в другой, причем она все время задорно торчала кверху, выгибал плечи вперед, как бык; руки его выразительно рубили воздух, глаза сверкали. В этот вечер трибуна принадлежала ему, и он говорил. Но мы, все остальные, молчали не потому, что нам было скучно. Мы молчали, как зачарованные, даже когда не были с ним согласны.
Он рассказывал о ходе войны, о том, как одно поражение следовало за другим. «Но Англия всегда выигрывает войны!» Он довольно откровенно рассказал нам, как близки были к поражению его соотечественники «…но Гитлер и его генералы оказались тупицами. Они этого так и не узнали. Или же они не посмели». Был момент, когда в тоне Черчилля звучала настойчивая просьба: