За завтраком общество отца составляли только Черчилль и Гарри Гопкинс; разговор шел о составлении коммюнике по поводу приезда Исмета Иненю. Это коммюнике следовало сформулировать очень осторожно, учитывая по-прежнему неприязненные отношения между Турцией и Советским Союзом, тем более, что ранее Черчилль надеялся на вступление Турции в войну в качестве союзника. После завтрака прибыл сам Иненю, а вскоре явился и посол СССР в Турции Виноградов, выступавший как представитель Сталина. Коммюнике должно было ясно показать, что турецкое правительство находится в согласии с правительствами Советского Союза, Великобритании и Соединенных Штатов, хотя Турция и не вступает в войну, вопреки предсказаниям самых проницательных журналистов. Этим и объяснялись его формулировки.
После оформления коммюнике и прощания отец вышел на крыльцо виллы и произнес импровизированную речь перед отрядом военной полиции, охранявшим делегатов конференции. Я слушал его из-за двери. Он сказал:
— …на этот раз, когда мы покончим с врагом, мы намерены разделаться с ним основательно, чтобы он не мог начать новую войну. Если даже нам придется некоторое время прибегать к силе для поддержания мира, мы пойдем и на это…
Отец казался довольным; после минувших дней упорного труда он был настроен явно оптимистически.
Когда он окончил свою речь, мне снова пришлось попрощаться с ним, так как я хотел вылететь обратно в Тунис до наступления темноты. Я беседовал с отцом до прихода Сузерленда — начальника штаба генерала Макартура — и за эти несколько минут узнал, что отец снова разошелся во взглядах с Черчиллем, на этот раз уже по другому вопросу. Это выяснилось в связи с тем, что я мимоходом упомянул о своей встрече в Тунисе с Эйзенхауэром и сказал, что, вероятно, увижусь с ним опять на следующее утро.
— Передай ему привет, — сказал отец. — Скоро ему предстоит заняться еще более ответственным делом; бедняга, я ему не завидую.
— Бедный Айк, — подумал я, — итак, ему все-таки придется вернуться в Пентагон.[8]
— Это уже официально решено, папа? Можно мне передать ему что-нибудь, если я увижу его или Бутчера?
— Окончательного решения еще нет, Эллиот. Но совершенно очевидно, что Черчилль будет категорически возражать против назначения Маршалла на этот пост… дело не столько в том, что Маршалл слишком часто спорил с премьер-министром по военным вопросам, сколько в том, что он слишком часто одерживал верх. Я уверен, что для него это тоже будет разочарованием.
Я не сразу понял, о чем говорит отец.
— Ты хочешь сказать, что Айку не придется вернуться в Пентагон?
— Если не произойдет никаких перемен, то ему придется выполнить величайшую оперативную задачу, когда-либо достававшуюся командующему. Что ему делать в Пентагоне?
По пути на аэродром я размышлял о решении поручить Эйзенхауэру командование операцией «Оверлорд», что теперь казалось вполне вероятным. Конечно, для Айка это было бы приятным известием, но я думал и о Джордже Маршалле. Из всего, что говорил мне отец, из всего, что мне удавалось слышать на конференциях, начиная с Арджентии, наконец, из самого хода войны мне было абсолютно ясно, что Маршалл обладал совершенно особыми качествами командира, которые и в штабной обстановке, и на поле боя позволяли ему необычайно умело управлять людьми, вести войну, руководить совещаниями. Но на беду именно эти качества, по-видимому, и создали ему врага в лице Уинстона Черчилля. Я вспомнил, как в Тегеране отец сказал мне, что Маршалл — единственный американский генерал, способный упорно отстаивать свое мнение в споре с премьер-министром. И в то же время я сознавал, что умение ладить с Черчиллем, не изменяя своим собственным взглядам, было также незаурядным качеством, которое Эйзенхауэр проявлял неоднократно. Это тоже имело первостепенное значение для организации вторжения, которое должно было иметь своим исходным пунктом Англию.
На следующий день, когда самолет отца приземлился в Эль-Ауина в Тунисе, его встречали генерал Эйзенхауэр, генерал Спаатс, Гарри Бутчер и я. Пока мы ехали в машине с аэродрома к «Белому дому» в Карфагене, отец с увлечением рассказывал мне и генералу Эйзенхауэру, какие интересные вещи он видел с воздуха за этот день. Майор Отис Брайан вел самолет вдоль побережья, как раз над дорогой, по которой нацисты отступали под ударами Монтгомери. Места боев вереницей проходили под самолетом. На протяжении более тысячи миль отец видел брошенные при отступлении в пустыне самолеты, танки, грузовики Африканского корпуса немцев. Один за другим проплывали под крылом самолета Эль-Аламейн, Тобрук, Бенгази, Триполи, Сфакс; отец был так воодушевлен, как будто он сам командовал английской 8-й армией.