— Так ты не пытался убить меня? — Вмешивается Браяр.
Садовник бледнеет.
— Нет! Нет, зачем мне... Нет! Я бы ... я бы никогда...
— Ты не вламывался в Николсон-Мэнор?
Он вздрагивает от моего резкого тона.
— Нет! К-кто-то вломился? — Его округлившийся взгляд устремляется на Браяр. — С вами все в порядке?
— Я в порядке. — Ей удается слегка натянуто улыбнуться ему, прежде чем она тянет меня за руку и шепчет: —Пойдем.
Очевидно, что этот мужчина не ведет вендетту против моей музы и, вероятно, не смог бы преследовать ее, даже если бы захотел. Мои предположения о его пристрастии к трупам, возможно, были ошибочными, но я не хочу рисковать.
— Тебе следует знать, что я усиливаю меры безопасности вокруг поместья.
Садовник с энтузиазмом кивает.
— Это здорово! Это отпугнет тех, кто мог это сделать. Если они вернутся.
Браяр бледнеет, и я стискиваю зубы. Я пытаюсь убедить ее остаться, а он убеждает ее, что тот, кто преследовал ее по нашему дому, может вернуться.
— Приносим свои извинения за... вторжение. — Я киваю на его ногу, прежде чем направиться к двери. — Мы надеемся на твое быстрое выздоровление.
— Благодарю вас...
Я захлопываю за нами дверь.
— О боже мой, — шипит Браяр, когда мы спешим обратно к моей машине, резкий зимний воздух проникает сквозь наши толстые пальто и перчатки. — Сколько раз ты терроризировал этого беднягу? Он чуть не обделался.
— Никогда. Я всегда был с ним в хороших отношениях, если не считать подозрения, что он питает страсть к трупам.
Браяр хлопает меня по руке.
— Но ты думал, что он способен вломиться в твое поместье и попытаться убить меня?
Я пожимаю плечами.
— Каждый способен на что угодно, Браяр. Во всем этом мире есть только один человек, которого я знаю вдоль и поперек.
— Ты не знаешь всего обо мне, — возражает она, когда я открываю для нее дверь со стороны пассажира.
— Если я еще что-то не знаю, я узнаю, — обещаю я. —У нас впереди целая жизнь, чтобы учиться.
Она закатывает глаза, но улыбается, прежде чем сесть в машину. Ни один саркастический ответ не слетает с ее губ.
Она почти полностью отдалась мне.
Вернувшись в Николсон-Мэнор, Браяр ведет меня в солярий, где она вычитывает письмо с запросом, которое я ей отправил, пока я проверяю электронную почту на наличие замечаний Зейдена к моей рукописи.
— Вот! — Она нажимает кнопку на клавиатуре. — Это идеально. Таблица тоже готова. В ней перечислены двадцать агентов. Насколько я могу судить, они могли бы быть достаточно хороши, чтобы представлять твои интересы.
Со своего места рядом с ней я убираю прядь шелковистых волос ей за ухо, позволяя кончикам пальцев пройтись по ее шее. По ее коже пробегают мурашки.
— Почему ты помогаешь мне?
У нее перехватывает горло.
— Потому что С.Т. Николсон заслуживает кого-то, кто действительно верит в него и его работу. И я хочу больше книг.
Итак, это о моей авторской ипостаси. Анонимный мужчина в маске, которого она по-прежнему настаивает отделить от моей истинной личности.
— И, — добавляет она, прикусив губу, — ты прошел через достаточно дерьма в своей жизни. Я хочу сделать что-нибудь, чтобы сделать твою жизнь лучше так же, как ты сделал это для меня.
В моем горле образовался комок. Я не был уверен, что этот день, когда-нибудь наступит. Что моя муза захочет ответить взаимностью на любовь и привязанность, которые я ей выказывал. Что когда-нибудь она увидит во мне кого-то другого, а не своего врага.
— Ты мне ничего не должна.
— Ты убил отвратительного хищника, который делал мою жизнь невыносимой. — Ее губы кривятся в отвращении при воспоминании о профессоре Растлителе. — Меньшее, что я могу сделать, - это найти тебе отличного агента и заключить контракт на книгу.
Даже если она все еще хранит свое сердце, Браяр заботится обо мне. Это все, чего я хочу.
Но если я заставлю ее остаться здесь, свяжу и запру, она может передумать.
Мысль о расставании с ней, о том, что я позволю ей выйти за эту дверь, обжигает огнем мои вены. Приближаются наши последние дни писательского ретрита. Если я не смогу убедить ее остаться сейчас, она уйдет и, возможно, никогда не вернется.
Моя рука ласкает ее подбородок.
— Нам не нужно возвращаться в Оберн. Я могу поддерживать нас финансово. Ты можешь писать и больше не беспокоиться о работе. У тебя будет все, что тебе нужно. Ты ни в чем не будешь нуждаться.
Ее глаза на мгновение закрываются. Как будто она хочет насладиться этими словами и поверить, что жизнь ее мечты может стать реальностью.
— Нет, мне нужно вернуться. У меня есть Мак, и Куки, и мама, и работа. Я не могу просто взять и уйти.
Боль скручивает мой желудок.
— Ты можешь взять их с собой. Ты видела, сколько у меня комнат.
— Я взяла на себя обязательства перед университетом, — настаивает она. — И я хочу выполнять эту работу.
Я потерпел неудачу. Я оставил Браяр одну, незащищенную и уязвимую, и теперь она не хочет оставаться. Слишком боясь, что тот, кто проник в дом, вернется. Что я не смогу обеспечить ее безопасность. Что даже работа и жизнь, которые не делают ее по-настоящему счастливой, лучше, чем быть здесь со мной.
— А если я откажусь тебя отпускать?
Ее пламенный голубой взгляд встречается с моим.
— Тогда я никогда тебя не прощу. Я бы точно никогда тебя не полюбила.
Резкие слова находят свою цель, пронзая мое сердце. Она точно знала, что сказать, чтобы сохранить свободу воли.
— Тебе здесь нравится, не так ли? Со мной?
Браяр прикусывает губу, не в силах признаться в правде, но и не в силах отрицать ее.
— Я.…да.
Когда-нибудь я услышу эти слова от нее у алтаря.
— Ты не любишь свою работу, Браяр. Ты любишь писать. Ты любишь книги. Но ты всю свою жизнь оберегала свое сердце, отказываясь идти за тем, что любишь, из страха.
— Я не боюсь, — огрызается она, но мы оба знаем, что она лжет.
Она в ужасе. Боится делать карьеру в издательстве, потому что боится, что неудача разобьет ей сердце. Боится полюбить меня, отдать мне свое сердце из страха перед тем, что я с ним сделаю.