Между нами воцаряется тишина. Мы смотрим друг на друга, не двигаясь.
После всего, что я для нее сделал, всех чувств, которые я заставил ее почувствовать, каждой жертвы, на которую я пошел, именно так она хочет написать наш финал. Не умирать от старости вместе в постели, держась за руки, когда наши души покидают наши тела в загробной жизни. Но здесь, в этом доме.
С ножом в руке, когда она проводит им по моему горлу.
Когда огонь, бушующий в ее глазах, не гаснет, я направляюсь на кухню. Она наступает мне на пятки, когда я добираюсь до блока ножей и с тихим шипением вытаскиваю один из них.
Она напрягается, пятясь вдоль стены, как будто собирается сбежать, когда я направляюсь в ее сторону.
— Какого черта ты делаешь? — Ее голос дрожит.
Подойдя к ней, я останавливаюсь и протягиваю ручку.
— Я сказал тебе, что, если ты захочешь убить меня, я отдам тебе нож.
Дрожащей рукой она берет его, глядя на сверкающее лезвие.
Если она убьет меня, это будет милосердная смерть. Потому что я не могу представить, как проживу еще один день без нее. Жизнь без моей музы не стоит того, чтобы жить.
— Ты для меня все. Если у меня не будет тебя, я ничто. Я сказал, что дам тебе все, что ты захочешь. Если ты хочешь, чтобы моя кровь была на твоих руках, ты можешь пролить ее. Если ты хочешь, чтобы свет покинул мои глаза, ты можешь погасить его.
Ее рука с ножом дрожит.
Ее фантазии проносятся в голове. О пролитии моей крови. О пролитии крови Эйприл. Отомстить тем, кто причинил ей боль. Женщина так устала от боли.
Ручка выскальзывает из ее кулака и со стуком падает на пол.
Браяр шагает к двери, останавливаясь с рукой на ручке, не оглядываясь на меня.
— В следующий раз, когда я увижу твою гребаную рожу, ты уйдешь в наручниках или в мешке для трупов. Убирайся из моего дома.
ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ
БРАЯР
Мак не отходила от меня с тех пор, как я сообщила ей эту новость. Она следит за тем, чтобы я ела, и запретила мне смотреть документальные фильмы о настоящих преступлениях и ужастиках. Я сижу на диете «комфортное питание», состоящей в основном из супов, моих любимых макаронных изделий, шоколада и треков с механическим смехом.
С тех пор, как я предъявила Сейнту видео и всерьез подумывала ударить его ножом, другой мой преследователь замолчал. Я думаю, что Сейнт отозвал Эйприл. Я не настолько глупа, чтобы думать, что моих ударов и владения ножом было бы достаточно, чтобы напугать его. Они просто выжидают удобного момента для следующего удара.
Или, может быть, они покончили со мной. Им скучно, и они готовы найти другую женщину, чтобы терроризировать.
Несмотря на все, что они двое сделали со мной, это видео, где он трахает ее, не выходит у меня из головы. Та часть всего этого беспорядка, которая вызывает ощущение, что кто-то раз за разом вонзает кинжал мне в сердце.
Что абсолютно безумно. Неверность не должна быть худшей частью преследования. Вот что делает с тобой это любовное дерьмо - сводит с ума. Заставляет тебя верить, что ты можешь доверять ненадежным. Любить тех, кого нельзя любить.
Мак входит в мою спальню со стопкой книг и моими любимыми шоколадными конфетами. Я закатываю глаза, когда она вываливает все это на мою кровать.
— Еще больше подарков Сейнт оставил у твоего порога.
— Именно то, что делал мой отец после того, как изменял моей матери почти два десятилетия. Он думал, что какими-то бессмысленными подарками можно купить любовь моей матери, как будто у женского сердца есть ценник.
— Ты уверена, что на видео был Сейнт, Браяр? — Брови Мак хмурятся. — Это действительно не похоже на то, что он мог бы сделать ...
— Мак, у нас уже был этот разговор. Я покончила с ним. Во-первых, я не должна была позволять этому зайти так далеко.
Она позволяет короткому молчанию повиснуть между нами, пока не наклоняет голову в сторону чемодана на моей кровати, пока я наугад бросаю туда одежду.
— Куда-то собираешься?
— На писательский ретрит, помнишь?
Уголки ее рта приподнимаются в гримасе.
— Ты все еще едешь?
— Нет, я собираю вещи ради развлечения.
— Сейнт там будет? — осторожно спрашивает она.
— Он приходил на занятия и все еще разрешает нам использовать Николсон-Мэнор для нашего уединения. Так что, вероятно.
Видеть его на занятиях каждый день было особой мукой. Если бы он был хоть наполовину порядочным, он бы бросил учебу и оставил меня, блядь, в покое. Не продолжал появляться там, где он знает, что я не могу сбежать от него, просто чтобы я могла бороться на своих лекциях, пока его ониксовые глаза прикованы ко мне. Он перестал бы оставлять подарки на моем пороге, которые напоминают мне о нем, которые заставляют Мак вспоминать о нем, когда она знает, что его имя - последнее, что я хочу слышать.
Но Сейнт де Хаас - сталкер, убийца и мошенник. Нет смысла ожидать от него хоть какой-то порядочности.
— Как ты думаешь, ты сможешь справиться с его присутствием на писательском ретрите? — Спрашивает Мак.
— Я взрослая. Я могу справиться с бывшим, если понадобится.
— Но ... он не просто бывший. Ты действительно любила его, Браяр. Я могу сказать.
Как бы мне ни было неприятно это признавать, она права. Хуже всего то, что я оплакиваю не просто потерю Сейнта - я оплакиваю потерю моего любимого автора. Как я когда-нибудь смогу снова прочитать книгу С.Т. Николсона после того, что произошло между нами? Каждый раз, когда я мельком вижу обложку одной из его книг, образ того, как он трахает Эйприл в своей маске, будет преследовать меня.
Он забрал с собой не только мое сердце, но и мои любимые книги.
— Что я действительно люблю, так это сыр, — говорю я ей.
Мак вздыхает и достает пару шорт из моего чемодана.
— Ради всего святого, кто научил тебя складывать?
Я плюхаюсь на кровать, уставившись в потолок, пока Мак аккуратно складывает одежду в мой чемодан.
— Ты знаешь, мне неприятно говорить тебе это, но я же тебе говорила... — начинаю я.
— О чем? — спрашивает она.
— Но я определенно, черт возьми, так тебе и сказала.