С учетом вышеприведенных соображений выпивание крови Христа при проведении католической мессы можно рассматривать как символическое отображение двойственного процесса установления прочной связи. Во-первых, каждый причастник устанавливает личную связь с Богом. Во-вторых, он психологически отождествляет себя с остальными причастниками в качестве части мистического тела Христа. Действие, при котором Христос (подобно пеликану) предлагает свою кровь в качестве питательного напитка, отображает положительный, материнский архетип, или скорее соответствующий элемент Самости. Это же значение необходимо приписать и символике чаши или потира, сгруппировавшейся вокруг крови Христа. В этой связи можно упомянуть интересный и необычный образ, использованный в апокрифических "Одах Соломона". В первых четырех стихах Оды 19 говорится следующее:
"Мне была предложена чаша молока, и я выпил ее, вкушая сладость восхищения Господом. Сын есть чаша, а тот, кто дал молоко, есть Отец. Святой Дух доил Его, потому что Его грудь была полна и Ему было необходимо освободиться от Своего молока. Тогда Святой Дух открыл Его грудь, смешал молоко из двух грудей Отца и дал эту смесь миру без ведома людей". Феноменологический факт, что Самость объединяет в себе как мужской, так и женский принцип, обычно теряет ясные очертания в каноническом материале из-за патриархальной необъективности большинства теологов. Поэтому необычность приведенного фрагмента состоит в том, что божеству приписываются чисто женские атрибуты. В эмпирическом психологическом материале, однако, Самость, как правило, находит выражение в амбивалентных или андрогинных образах.
В упомянутом тексте содержится замечательное изображение Троицы. С точки зрения символики причастия, молоко отождествляется с кровью Христа, которая есть кровь или молоко Отца, т.е. составляет отличительную или трансцендентную, недоступную для сознательного эго особенность Самости. Сын есть чаша, т.е. человеческое воплощение в личностной, временной жизни есть сосуд, который содержит и передает энергию архетипической жизни. Для реализации этой жизненной жидкости в ее существенной природе необходимо опорожнить чашу, ее личностный сосуд. Другими словами, из частных проявлений в конкретной, личной жизни индивида необходимо извлечь смысл архетипической жизни, которая обеспечивает связь между индивидом и его сверхличностным источником. В тексте сказано, что Святой Дух есть тот, кто осуществляет доение. Кроме того, его можно рассматривать и как само молоко. Это утверждение согласуется с другими описаниями Святого Духа и с заключением, к которому я в дальнейшем пришел: кровь Христа есть синоним Святого Духа.
Климент Александрийский использует аналогичный образ и отождествляет молоко Отца с Логосом:
"О, изумительная тайна! Нам велено отказаться от старой, плотской скверны, а также от старой пищи и перейти к новому, иному питанию, питанию Христа... Пища есть молоко Отца, которым только дети вскармливаются. Возлюбленный, тот, кто дает нам питание, Логос пролил свою кровь ради нас и спас человеческую природу. Веря в Бога, через него мы находим утешение и умиротворение на "заботливой груди" (Илиада, XXII, 83) Отца, который есть Логос. Он один, как это ему и подобает, кормит нас молоком любви (агапе), и блаженны лишь те, кто сосут эту грудь"ё
Следующие стихи Оды 19 свидетельствуют о том, что Логос есть не только молоко, но и семя:
"И те, кто восприняли (его) (молоко Отца), пребывают в полноте правой руки. Чрево богородицы восприняло (его), она зачала и родила: богородица стала великой, милосердной матерью".
С точки зрения древней психологии, женское начало способно превращать кровь в молоко, тогда как мужское начало способно превращать его в семя. Кровь, молоко и семя составляют разновидности одного, первичного вещества. Таким образом, мы приходим к концепции стоиков, согласно которой Логос сперматикос, творческое, оплодотворяющее Слово, соответствует творческой функции Слова, упомянутой в Евангелии от Иоанна (1:3): "Все чрез Него начало быть, и без Него ничего не начало быть".