Поцелуй украл дыхание, а его масса выдавила весь воздух из моих лёгких. Тело горело от боли, и я завертелась под ним, но он крепко держал меня. Те чувства, которые мои лекарства бы оборвали, хлынули в состоянии повышенной готовности.
Так отвечало на поцелуй предательское тело. Как и в первый раз, я прижалась губами к его. Огонь в теле теперь был не просто болью, а болезненной жаждой. Когда он, языком обведя контур губ, углубил поцелуй, я выгнула спину, отчаянно пытаясь убедить себя в том, что не хочу в этом участвовать.
Конечно, не хочу. Я ничего не могла поделать с острой болью, разгоревшейся внутри, в то время как он прижался ко мне снаружи. Его руки удерживали мои запястья, а я была только благодарна, что он не скользнул ими вверх к лифчику, где скрывалось лезвие.
Лезвие. Я не могу позволить ему узнать о лезвии.
Когда он разорвал поцелуй, его глаза горели от эмоций, которых я не видела в нём раньше. Это продлилось лишь долю секунды, прежде чем занавес пал, а его глаза обратились ко мне по-прежнему ровно и бесстрастно. Его руки безвольно повисли по швам.
— Зря ты торговалась, котёнок, — сказал он. — Еда тоже потрачена впустую.
Я сглотнула. Слеза, очутившаяся в уголке моего глаза, начала своё медленное путешествие вниз по щеке. Я стёрла её. Не хотелось, чтобы он видел, как я плачу.
Тревога пропала, сменившись ненавистью и гневом. По крайней мере, я могла это сделать. Могла напасть на него с лезвием, однако стоило дождаться, пока он снимет с меня наручники. Тогда шансы увеличатся.
— Я надеялся, что сегодня у нас выдастся хороший день, — бросил он. — Вчерашний был многообещающим.
Он ждал, пока я что-нибудь скажу, но мне нечего было ответить. Он поднял с пола перевёрнутую миску с ложкой и пошёл к выходу, так и не освободив меня.
— Это твой день рождения, — произнёс он, и я удивилась отсутствию в его голосе даже намёка на злость. — Я вернусь позже с твоим подарком. И тогда было бы лучше, если бы ты всё-таки послушалась.
Гейб.
Конечно, её день рождения. Она ответила бы лучше, если бы увидела то, как хорошо я собирался обращаться с ней в день её рождения. Наверное, с этого мне и стоило бы начать. Теперь же мне нужно найти подарок, который бы её устроил.
Я прорвался к верхушке шкафа. Там хранилась коробка, которую я недавно нашёл, с драгоценностями моей матери. Я забрал её и спрятал подальше после того, как она умерла.
Пальцы коснулись чего-то твёрдого на полке, и я вытащил ящичек из розового дерева. Он поблёскивал тёмно-красным, когда я смахнул с него пыль.
Открыв шкатулку, я достал ожерелье. Серебряное колье с двумя переплетёнными сердцами. Я помню, как моя мать носила его, как серебряная цепочка сверкала на её горле. Её горло…
Его перерезали. А мой отец держал нож. Кровь, повсюду кровь.
Коробка с грохотом рухнула на пол, вываливая другие драгоценности. В спальню вторглась тьма, тень взвилась вверх. Нет. Я не хочу, чтобы она вновь здесь появилась. Только не снова. Слишком скоро.
Серебряная цепочка впивалась в кожу, но моя рука сжимала её всё крепче. Я закрыл глаза, хотя продолжал ощущать присутствие тени, терпеливо ожидающую на периферии зрения. Поджидающую меня, чтобы снова отправиться на поиски. Тонкий металл сердец в моей руке, казалось, забился. Мать. Мама. Моя мама…
Я взвыл, и звук эхом отозвался в пустом доме.
Кэт.
Лезвие прорезало основание лифчика, и я подправила его так, чтобы оно не торчало, когда с лестничной площадки пролился свет. Поспешно засунув его за обратную сторону подкладки, я прислонилась к стене со скрюченной и безвольно свешивающейся с трубы рукой.
Гейб медленно толкнул дверь. По-прежнему топлесс. Он так и не надел другую футболку. Я не знала почему: потому, что он пытался продемонстрировать мне свою мускулистую грудь, или потому, что ему на самом деле было всё равно. Зная его, я могла только предполагать, что вероятней последнее.
У него в руках что-то было. Подарок, так он сказал. Приблизившись, он протянул его мне. Это было ожерелье. Серебряная цепочка, болтающаяся на его пальцах. Очаровательные сердца, свисающие на её конце, ярко поблёскивали в слабом свете.
— Вот, — произнёс он. — Твой подарок.
— Ты не завернул, — ответила я ему.
Я не собиралась играть в эту специфичную игру, не после того, как он приковал меня обратно к трубе.
Он промолчал, повернувшись боком к свету, благодаря чему я сумела разглядеть, что ободок его глаз под тёмными ресницами покраснел. Он плакал?