— На руках ты не порезала только запястья, — сообщил он.
Затем поднял их выше — на свет — и тогда я поняла, на что он смотрел. Страх превратил мою кровь в лёд. Я попыталась отстраниться, но не успела.
— Хотя они уже были порезаны когда-то, — произнёс он. — Тут есть шрамы. Вдоль обоих запястий.
Он взял мою руку и пробежался большим пальцем по белому шраму. Я внимательно наблюдала за ним, выискивая признаки гнева. Вместо этого, когда он поднял лицо вверх, его глаза наполнились слезами. Он сморгнул их, но не раньше, чем я увидела.
— Что это, котёнок? — спросил он.
Его голос разбил моё сердце — таким ласковым он был. Мне пришлось напомнить себе, что это был тот же самый человек, который воспользовался пилой, чтобы разрезать тело на своём кухонном столе.
Но этот человек отличался от того, которого я увидела через окно. Он был… Нежным. Несмотря на саму себя, я почувствовала, как моё сердце раскрывается.
— Я… Однажды я пыталась покончить с собой, — произнесла я.
— Когда?
— Когда мне было пятнадцать.
Он молчал, а я попыталась прочитать эмоции на его лице. Его глаза светились глубоким тёмно-серым отблеском в дымке горячей воды. Я не могла понять, о чём он думал. Он жалел меня? Был недоволен мной? Я отчаянно хотела понять, но, как только увидела, что он немножечко открылся, Гейб тут же отстранился и надел маску безразличия.
— Поэтому ты убежала? Потому что попыталась покончить с жизнью и не удалось?
Я резко вскинула голову.
— Откуда ты знаешь про мой побег?
— Откуда ты знаешь? — повторил он с лёгкой издёвкой. — Да ладно тебе, ты же работаешь в библиотеке. Я разузнал.
Я выдернула кисть из его руки, и он отпустил меня. Шрамы запульсировали, вспомнив тот день, когда я попыталась покончить с собой. Записка. Нож.
— Спасибо, что напомнил мне о моём провале, — сказала я.
— С треском. Ты куда более живая, чем большинство людей.
Подняв свои глаза к его, я встретила пустой взгляд. У меня не было ни малейшего понятия, о чём он говорил. Я не ощущала себя живой. Я была узницей. Хотя это и не прозвучало как оскорбление. Я сжала и разжала руку, пытаясь избавиться от фантомной боли.
— Ты знал о моей попытке самоубийства? — осведомилась я. — В смысле до этого?
— Они не держат учёт по делам несовершеннолетних в общедоступных файлах. Я всего лишь заметил шрамы.
Он вздрогнул, и я почувствовала себя смелее.
— Я порезала себя, — сообщила я. Не знаю почему, но мне хотелось, чтобы он знал все детали. Казалось, будто он этого не хочет, но мне было всё равно. — В ванной, чтобы потом было легче убрать.
— Видишь, поэтому я и не хотел оставлять тебя одну в ванной комнате, — плоско пошутил он. После он тут же посерьёзнел, а его ресницы опустились на щёки. Он придвинулся ко мне, скользнув мылом по моему плечу. Когда он перешёл на шею, моё дыхание перехватило. — Тебе было больно, котёнок?
Шрам снова запульсировал, и я затолкала чувства обратно. Он относился ко мне с добротой, чтобы манипулировать мной? Мне хотелось потянуться к нему, но я не хотела, чтобы он меня контролировал. Не так. Я сжала губы, прежде чем заговорить.
— Меньше, чем я думала, и я просто чувствовала… Что ускользаю.
— Да.
— Вот почему мне не так страшно. То есть умереть. Это было… Умиротворяюще, — улыбка растянула уголки его губ. — Что?
Он взглянул на меня, уронив руку:
— То, как я убиваю людей, не несёт для них умиротворение.
Я дёрнулась подальше от него, разбрызгивая воду за бортики ванны.
— Зачем ты так говоришь?
— Что говорю?
— Зачем ты сказал это мне? Ты не убьёшь меня спокойно? Или…
— Ох, я вообще тебя не убью, — произнёс он, приподняв брови, будто удивлённый моим выводом.
— Но ты убиваешь других. Пытаешь их.
Он грустно улыбнулся и выжал горячую воду на моё плечо. Мочалка казалась грубой на моей коже, и я захотела, чтобы его рука вернулась обратно, как бы сильно не ненавидела это желание.
— Я же говорил тебе, котёнок: те мужчины, которых я нахожу, — нехорошие. Мне необходимо убивать, и если кто и должен умирать, то хорошо, что это они.
Я опустила взгляд на запястья. Белый шрам почти светился на фоне раскрасневшейся от жаркого пара коже.
— Ты задумывался об этом? — тихо спросила я. — О самоубийстве?
— Убить себя? — он громко рассмеялся, и этот звук эхом отразился от плитки ванной. Это была такая странная реакция, но его смех вынудил меня рассмеяться вместе с ним, таким он заразительным был. — Боже, нет. Это ненормально.