- Азазель, - имя, прежде сковывающее ужасом язык, теперь вырвалось из глубин души отчаянным, жалобным стоном, оставляя во рту вместе со сладостью, тошнотворный привкус тлена. У смерти тоже есть свой вкус.
Я не смахивала набежавшие слезы и больше не пыталась их сдержать, с ними было легче. Они словно растворяли в себе ужасающую действительность, и вместо рваных уродливых краев раны я видела лишь темное расплывчатое пятно. Только под подушечками лап чувствовалась липкая, пропитанная кровью насквозь ткань его одежды. И от этого становилось очень холодно.
- Очнись... - я дотронулась дрожащей лапой до щеки Азазеля. На бледной коже остался ало-фиолетовый след из моей и его крови. Я смахнула хвостом слезы и с робкой надеждой внимательно посмотрела на лицо мужчины, ожидая хоть какой-то реакции. Секунды тянулись мучительной вечностью. Я почти физически ощущала, как отчаяние охватывает все сильнее, и я все глубже, захлебываясь, погружаюсь в его ледяные, темные воды.
- Ты не можешь от этого умереть, ты же сам сказал! - я вдруг рассердилась и в порыве легонько укусила его за подбородок, - просыпайся!
Но... Если бы боль могла его пробудить, то он бы уже давно проснулся и без моего недоукуса. Ведь его жуткие раны не могут не болеть. Внезапная обида исчезла, уступая место в душе удушливой тоске.
- Пожалуйста... - я наклонилась к его лицу и, коснувшись уголка бледно-лиловых губ, прижалась щекой к щеке демона, - проснись...
Только, может, Азазель и прекрасный темный принц, но я совсем не принцесса, снимающая проклятье сна поцелуем. И даже не красавица. Кошка.
Снова вспомнился день похорон родителей. Я не плакала тогда, смотря на деревянные кресты с аляпистыми венками из искусственных цветов, ведь взрослые должны быть сильными и уметь сдерживать эмоции. Хоронила их глубоко внутри за маской приличия и общественных норм. Боль была настолько сильной, что я ее уже не чувствовала. Вообще, ничего не чувствовала, кроме усталости. Смертельной, которая притягивала к сырой холодной земле. И если бы не сестра, державшая меня под руку, я бы упала прямо там, на влажные земляные комья и так и осталась лежать, даже не пошевелившись. Но сейчас не было сестры. Никого рядом. Даже ведьма со своим демоном не торопились возвращаться. Поэтому, отстранившись, отступила назад и легла спиной к разверзнутой ране, но рядом с сердцем, и закрыла глаза.
- Ты мне обещал... - прошептала, цепляясь когтями за одежду, стараясь прижаться к Азазелю как можно сильнее, впитать в себя как можно больше его тепла, но все равно дрожала от озноба. Холод разъедал изнутри.
- Обещал, что можно ничего не бояться... - слезы душили, не давая говорить, - но мне так страшно... Так страшно...
Я сжалась в дрожащий клубок и заплакала, горько и отчаянно, как никогда в жизни. Грудная клетка плавно вздымалась, когда Азазель делал вдох, и мне казалось, что меня ласково баюкают, и колыбельную поет его сердце. Приглушенные ритмичные удары били прямо в ухо, пронзая тело насквозь, и растворялись в каждой клеточке нежными вибрациями. Хотелось обнять его и слушать вечно. И я жадно ловила каждое сокращение, боясь, что этот звук исчезнет, и молилась, чтобы мое собственное сердце остановилось прежде, чем затихнет его.
Я пропустила момент, когда провалилась в забытье. Мне снился ангел. Сияние осыпалась с него золотой пылью, и он падал с Небес, подобно сверкающей звезде. Его крылья горели, обугливаясь, сияющие белые перья становились черными. От нестерпимой боли золотистые волосы серели, а когда проламывая череп, на голове вырос первый рог, и вовсе побелели как снег. Кровь окрасила алым шелковистые пряди и темнея, меня свой цвет, полилась по лбу на лицо, рисуя под нижним веком и на щеке фиолетовые разводы. Истерзанный крик оглушил Небеса и смолк лишь с падением ангела на землю. Земля содрогнулась от удара, встревоженно загудела, но вскоре испуганно затихла, ощутив, как павший пошевелился. Тот, что прежде звался ангелом, поднялся.
Земля чувствовала его тяжесть, как трещит ее кора, покрываясь разломами, под его шагами, видела, как сочатся первозданной тьмой его могучие черные крылья, и та капает с перьев обжигающим тягучим ядом, а пылающий злобой взгляд плавит все, чего коснется.
Безмятежная синева Небес почернела. Неистовая буря оскалилась грозовыми облаками с зубьями молний, и разразилась громовым приветствием. Грозный раскатистый звук пронзил и Небеса и Землю, заставляя застыть и вибрировать воздух. Свет Мира быстро таял, его пожирала новорожденная тьма, голодная и алчная.