Я собрала влажные волосы в хвост, одернула платье и вышла из ванной. В спальне играла тихая музыка. Томный блюз с саксофоном и щеточками на тарелках барабанной установки. Музыка заполняла собой комнату, пробиралась до глубин души и жестом фокусника стирала все ощущения, кроме желания увидеть, кто её включил. Ольшанский сидел на кровати. Успел снять пиджак и галстук, но остался в костюмных штанах и рубашке.
- Я заказал фрукты, - кивнул Сергей на тележку с виноградным изобилием. – Ужин будет легким. Вы не против?
- Нет.
Вино тоже стояло на тележке. Темная бутылка с красной этикеткой и совершенно нечитаемым названием. Директор уже разлил его по бокалам, но предлагать мне не спешил. Ждал, пока букет расцветет фруктовыми нотами, смешается с ароматом винограда и задурманит мне голову?
- Мы с вами как-то внезапно перешли на «ты», - заговорил Ольшанский, расстегивая пуговицы на манжетах рубашки. – А потом вернулись обратно к официозу. Моя вина. Стоило сразу обговорить, что наедине я для тебя просто Сергей. Сережа, если хочешь.
Голос директора звучал мягко, но переход все равно показался резким. Простецкое слово «Сережа» никак не подходило к строгому и выдержанному директору банка. Даже когда он орал на Адамиди в трубку, на языке вертелось только уважительное «Сергей Геннадьевич».
- Мне будет сложно, - призналась я.
- Тогда нам нужен ритуал, - Ольшанский заготовленным жестом взял бокал и протянул мне.
Брудершафт? Он серьезно?
Мне жарко стало, как возле взорвавшегося Солнца. В ногах поселилась слабость, а руки задрожали. Он же мой начальник, как с ним целоваться?
- Кристина, - вздохнул Сергей и встал с кровати. – Я ведь не кусаюсь и ни к чему принуждать не буду. Глоток вина и мое имя вслух. Все.
Он остановился в шаге от меня с двумя бокалами в руках. В первом больше, чем во втором, а бутылки хватит, чтобы я захмелела. В конце концов я сама могу поцеловать Ольшанского так, как мне нужно. Просто чмокнуть в губы.
- Хорошо, - согласилась я и взяла бокал.
10.3
Руки требовалось скрестить, как шпаги в поединке, потом переплести их до локтей и обязательно смотреть друг другу в глаза. Проклятье, издалека разница в росте не так ощущалась. Вблизи я дышала директору в плечо и тянулась к нему, встав на цыпочки. Целоваться как будем? Я встану на стульчик, как прилежная девочка перед Дедом Морозом? Стишок рассказывать нужно?
Ох, неуместное веселье продолжалась, а хихиканье грозило испортить момент. Я плотно сжала губы, чтобы не улыбаться и, наконец, взглянула на Ольшанского.
- Вам неловко, я знаю, - тихо сказал он, - поэтому мы пьем.
Ох, лучше бы промолчал! Не говорил под руку. Я вздохнула, расцепив брудершафт, и мотнула головой.
- Подождите, я сама. Так будет лучше.
Вино я выпила залпом. Даже не заметила, как алкоголь провалился в желудок и встал там колом. От коньяка хотя бы тепло, а от виноградного напитка только кисло. И действует не очень быстро. Зато уже можно представлять себя пьяной и немного наглеть.
- Еще, - попросила я, подставляя бокал под горлышко бутылки.
Ольшанский молча его наполнил и поставил бутылку на стол. Да, пожалуй, пока хватит. Так, теперь имя. Сережа, Сережа. Нет, не выходит.
- А как вас мама называла? – вдруг вырвалось у меня, но смутиться от неловкости я не успела. Ольшанский ответил так быстро, будто специально ждал вопрос.
- Длинный. Я родился маленьким, всего два девятьсот, но ростом в пятьдесят сантиметров. Так и рос потом, опережая нормы. Мама шутила, что когда пойду, стану высоким, а пока лежу в пеленках, я – длинный. Горизонтальное ведь измерение.
Он показал руками, насколько длинный, а я уже не смогла не улыбаться. К черту романтику, мне давно так весело не было. Без зеркала и подсказок чувствовала, что раскраснелись щеки и вино успешно напускало туман в голову. Пока он еще медленно стелился по краю сознания, но я продолжала пить.
- А меня родители балериной звали. Кристинка-балеринка. Ходить начала на цыпочках, только потом нормально научилась.
- Хорошая дразнилка, - поддержал Ольшанский. – Кристинка-витаминка. Кристинка-апельсинка.