- Мандаринка, снежинка, травинка… дубинка, - с удовольствием рифмовала я.
Так легко стало, что захотелось сесть на кровать. Почему мы стоим, как на официальном приеме? Сергей моё желание угадал. Наверное, за взглядом проследил.
- Кстати о фруктах, - сказал он, обходя тележку и усаживаясь на покрывало, - мандаринам не сезон, зато апельсины есть. Будешь?
- Я их без ножа чистить не умею.
- Не проблема.
Слабость в ногах все-таки появилась. Я не удержалась и плюхнулась на кровать, вместо того, чтобы грациозно сесть. Матрас создал волну от меня до Ольшанского, и это тоже показалось забавным. Пошел процесс, я захмелела. Смотрела, как Сергей чистил апельсин, и наслаждалась знакомым ароматом цитруса. В сильных мужских руках фрукт брызгался соком и оставлял желтые следы от цедры на пальцах.
- Держи, - Ольшанский протянул мне несколько долек и взял салфетку. – Сладкий? Попробуй.
- Сладкий, - пробормотала я, проглотив дольку и потянулась за следующей в тот момент, когда Сергей захотел отдать её.
Наши ладони столкнулись, апельсин упал, а меня уже не дергало током. Прикосновение оказалось неожиданно приятным. Таким же теплым и легким, как в первый день, когда директор застегивал молнию у меня на платье. За одним воспоминанием потянулось второе, третье. Как повел в кафе и старался накормить, учил и подсказывал, отправил домой за теплой курткой. Я вдруг заметила всю его заботу и почувствовала себя в безопасности. Не хотел Сергей меня соблазнять. Действительно поил вином, чтобы расслабилась.
- Плохо вытер, - сказала я Ольшанскому и взяла его за руку. Цедра осталась на пальцах, сухая салфетка желтые следы почти не оттирала. Я так увлеклась, что не заметила, что уже он держал меня за руки. Тепло расходилось по телу, туман в голове сгущался. Матрас качнулся со стороны Сергея, и мы стали ближе. Я бедром чувствовала мужчину рядом с собой, но смотреть на него боялась. Что-то очень хрупкое и нежное создавалось сейчас, как бы не испортить. Прикосновения заменяли слова и мысли, я растворилась в них. Ольшанский гладил мои пальцы, осторожно сжимал ладони и вдруг шепнул над ухом:
- Ты очень красивая, я все слова забываю. И правильные, и неправильные. Давно так не волновался. Ты позволишь?
Воздуха между нами почти не стало. Я сама качнулась к нему в объятия, чувствуя жар его тела и аромат парфюма от рубашки. Губы горели от предвкушения, но Ольшанский осторожно провел ладонями по плечам и замер.
- Я ведь угадал? Правда?
Поцелуй расцвел на губах. Самый нежный из тех, что когда-то случались в моей жизни. Я таяла в руках Сергея. Обняла его за шею и притянула ближе. Кровать укачивала, как лодка на реке. Я почувствовала крепкие мужские объятия, а потом сразу же холод покрывала. Утонула в подушках и вынырнула к еще одному поцелую.
- Кристина, - выдохнул Ольшанский мое имя.
От его ласк в одежде стало жарко. Я позволила задрать свое платье до талии и пожалела, что хлопок белья такой тонкий. Сквозь него все чувствовалось так, словно я раздета. Влага пропитывала трусики, я выгибалась навстречу движением пальцев Сергея. И все было замечательно, пока он не сдвинул ткань в сторону и не проник в меня.
- Ай! – от резкой боли я дернулась и застонала, а дальше все было на инстинктах. Я схватила Ольшанского за руку и оттолкнула от себя, одновременно пытаясь сесть или хотя бы отползти. Сердце застучало, грудь сдавило. Возбуждение мгновенно превратилось в панику. – Больно!
- Извини, извини, - зашептал Сергей и попытался снова меня обнять, но я уже знала, что за этим последует.
- Нет! Пожалуйста, не трогай!
- Тише. Не трону, тише. Все нормально, так и должно быть.
Нет. Так точно нет. Я многого ожидала, но такой боли мне не вытерпеть. Туман в голове рассеялся, я осматривала спальню, соображая, смогу ли сбежать. Решимость отдаться сдулась, как будто её не было. Почему все случилось так быстро? Мы пили вино и вот я почти без трусов.
- Кристина, - позвал Ольшанский, показывая открытые ладони, - все хорошо, слышишь? Не нужно убегать. Я поторопился, но больше так делать не буду. Давай представим, что мы – два подростка, которым еще рано. Целоваться и обниматься можно, все остальное – нет. Тебе ведь нравятся поцелуи?
Он разговаривал со мной ласково, как с ребенком, но сделал хуже. Стыдно стало. Двадцатипятилетняя дура не смогла справиться с собой. Запущенный клинический случай. Лечению не подлежит.
– Прости, - попросила я и заметалась на кровати. – Прости, не сейчас.