— Дя-адь, а куда вы идете? — звонкий детский голос вывел Миколу из задумчивости. — В Васильков?
— Что? — вздрогнул Микола. — Да-да, в Васильков. Далеко отсюда?
— Да нет! Пять километров с гаком…
— А гак еще пять? — улыбнулся Микола, вспомнив этот простодушный украинский гак, о котором всегда говорили с юмором.
— А через лес и еще дальше.
Микола оглянулся на дорогу, темневшую невдалеке.
— Дядь, а вы откуда убежали? — спросил пастух, угостивший Миколу яблоком.
Ишь ты, даже этому курносому сорванцу ясно, что дядя откуда-то сбежал!..
— Из ада, — ответил Микола серьезно.
— Ну, скажете такое! Мы в школе проходили: нет никакого ни рая, ни ада.
— Рая нет, — охотно согласился Микола. — А вот ад — есть.
— Верно! — поддержал Миколу другой мальчуган, бледный и такой худющий, будто и он вместе с Миколой побывал в Бабьем яре. — Учитель давал мне книжку, и я там читал. Как Эней с казаками по аду ходили.
Такие простые для ребят слова «школа», «учитель» неожиданно озарили сознание Миколы. Стоп, стоп! Да он же знает в Василькове старенького учителя, живущего рядом со школой. Это их подпольная конспиративная квартира. Если все хорошо и учитель-инвалид продержался до сих пор, то прежде всего и нужно связаться с ним. Через таких вот ребятишек, как эти. Дети конечно же знают своих учителей.
Вот она, кратчайшая дорога к партизанам!
— Хотите мою пилотку? — спросил один из пастухов.
— Что?
— Говорю — возьмите мою пилотку, — повторил пастух, отдавая, вероятно, очень дорогое для себя. — Ваша кепка вам мала, а моя пилотка подойдет.
— Ой, нет, сынок, — растрогался Микола. Впервые назвал так чужого мальчика, будто сам был уже пожилым, — Спасибо. Но в солдатской пилотке меня сразу сцапают фрицы. Скажут: «зольдат», «официр». Ладно, братцы, будьте здоровы! — Он поднялся и заковылял все-таки в сторону леса, хотя лесом идти было намного дальше.
В лесу он снова целый день отдыхал, и только на следующее утро добрался до первых домиков Василькова. Теперь нужно было узнать, в котором из дворов есть мальчик или девочка, ходившие раньше в школу. Прошел еще немного, настороженно оглядываясь. Вот из хаты напротив выскочила на крыльцо простоволосая девчушка, вытрясла половичок и сразу исчезла. Микола направился к низенькой калитке и, как уже часто делал, напропалую, отворил ее и вошел во двор. Может быть, это хата старосты или полицая? Да нет, больно уж стара и убога. Маленькие окошки утоплены глубоко в стене, как глаза древней старушки, в которых вечно светятся доброта и печаль.
Вошел в заросший лебедой двор. Нет свежих следов ни от колес, ни от конских копыт. Это уже хорошо. Наружная дверь открыта. И он шагнул в сени, предусмотрительно пригнув голову, чтоб не удариться о притолоку. Прислушался. Тихо. Нерешительно приоткрыл дверь, заглянул. В хате было двое: возле печи стояла маленькая пожилая женщина, оглянувшаяся на скрип двери, а у стола хозяйничала девочка, лет одиннадцати, только что выбегавшая на крыльцо.
Микола переступил порог.
Хозяйка равнодушно подняла голову. А девчушка так и застыла у стола, не сводя с гостя наивно-доверчивых глаз. Микола поздоровался и невольно опустился на скамью у стены.
Женщина без лишних разговоров засеменила к посуднику, достала краюху хлеба — черного, затвердевшего, как макуха, отрезала ломоть. Микола остановил ее вялым движением руки: мол, это потом.
— Не найдется ли у вас карандаша и листочка бумаги? — спросил ее. — Записку написать.
— А как же, есть конечно, — обрадовалась хозяйка такой скромной просьбе. — Школьница в хате. Правда, теперь не учится, но, может быть, скоро начнутся занятия… — говорила она, испытующе глядя на незнакомца.
— Не только скоро, а в этом году, — заверил Микола и обратился к девочке, которая уже пришла в себя: — Ты в школу ходила?
— А как же… — ответила девочка не без гордости.
— А помнишь того учителя, что живет возле школы? — И уточнил: — Жил раньше… Может быть, сейчас и нет его там. Старенький такой, с палочкой. В темных очках.
— Так это же наш учитель! — Девочка так радостно и тепло произнесла «наш учитель», что в душе Миколы шевельнулось подобие зависти — светлой, восторженной: так отзываются о настоящем человеке! «Наш учитель!..» И Микола может сказать о нем — «Мой учитель…» И сколько еще людей могут произнести с благодарностью эти будто бы обыкновенные слова!..
— Как хорошо, что ты его знаешь! — оживился Микола. — Он и сейчас живет там же, возле школы?
— Там… — подключилась к разговору хозяйка. — Старенький, подслеповатый, потому, может, и не забрали еще.
— Так вот, — подсел Микола к столу. — Ваш учитель — и мой учитель. Нужно к нему отнести записочку. Сможешь? — обратился он к девочке. Но вдруг, словно вспомнив о чем-то, отложил перо и внимательно посмотрел на нее: — Знаешь, лучше сбегай и попроси просто, чтобы он пришел сюда, к вам. А то вдруг встретится кто по пути, отнимет записку.
— Н-нет, — возразила девочка. — Я даже хлопцам из нашего класса не покажу.
— Но ты можешь не застать учителя дома, а будет, скажем, его жена. Не знаю, кому и писать, — пытался он как-то объяснить свое решение, чтобы не обидеть девочку. — Кого застанешь, тому и скажешь, чтобы пришел учитель… что тут его ждут… — Сам он не имел права появиться на конспиративной квартире, чтобы не накликать на нее подозрения. — Ладно?
— У-угу, — разочарованно протянула девчушка: конечно же ей интереснее было бы отнести записку. Ну, что ж… можно и на словах передать. Это, наверно, тоже очень важно. Накинула на голову платок с бахромой, завязала его концы на шее и, как маленькая старушка, засеменила к выходу.
— Умница, — улыбнулся Микола ей вслед.
— Ага, моя помощница, — похвалила дочку хозяйка.
Хозяйка возилась у печи, а он сидел и ждал. Наконец заскрипела калитка — и впереди девочки во двор торопливо вошла старушка. Сразу узнал — жена учителя. Узнает ли она его, такого?
Узнала.
— Пойдемте, Микола, — сказала она.
Микола поблагодарил хозяйку, поцеловал девочку и вышел вместе с женой учителя. До школы было недалеко, но по улице проезжали немецкие машины, по дворам слонялись солдаты, и Миколе неожиданно показалось, будто он снова оказался там, откуда из последних сил бежит уже целую неделю.
Вот и школьный двор. На бывшей волейбольной площадке темнеют пятнисто разрисованные для маскировки танки, и рядом, и дальше — тоже танки и длинные, покрытые черным брезентом машины. Взад и вперед прохаживается часовой в каске, с автоматом на груди. Конечно, ему и в голову не может прийти, что охраняет он не только свои танки, но и партизанскую конспиративную квартиру — от каких бы то ни было полицейских проверок..
Домик учителя стоял у дороги на краю школьного двора.
— Нам повезло, — сказала жена учителя, переступив порог своего жилища. — Проскочили!
Микола приблизился к окну и, прислонившись к стене, пристально всматривался в утреннюю суету во дворе. Опять рядом фашисты — расхаживают, как дома, хохочут, толпятся вокруг полевой кухни, как зеленые мухи, очень похожие на тех, что были на язвах Гордея.
Жена учителя подобрала для него одежду — чистое белье и костюм сына-студента, воевавшего где-то на Западном фронте. Парень у них был тоже высокого роста, худощавый, и теперь никто не заподозрит, что на Миколе одежда с чужого плеча.
Пока он мылся, жена учителя завернула в узел его грязные лохмотья, засунула в печку, побрызгала керосином и подожгла. По утрам все топят печи, так что дым из трубы не привлечет внимания.