Итак, он подойдет к ящику, вроде бы для того, чтобы бросить письмо, а на самом деле… Даже себе не хотелось признаться, что дело задумал недоброе. Но ничего другого придумать не мог.
Вообще-то он совершенно спокойно, как и любой другой человек, мог подойти к почте, сейчас же почему-то прошел мимо, нервно комкая в руке конверт.
Лампочки на столбах не горели, а вот окно прямо над почтовым ящиком светилось. Правда, оно завешено было снизу газетой, но все равно казалось ему очень ярким. На почте, наверно, кто-то дежурит. Юрко прошелся еще несколько раз мимо почты. Внутри незаметно никакого движения. И он вспомнил — окно это и раньше часто оставалось допоздна освещенным. Очевидно, свет не гасили специально, чтобы виден был почтовый ящик.
Прошелся еще разок… Тишина. Никого. Только окно светится ровно и спокойно, будто дремлет.
Дрожащие пальцы нащупали в кармане кусачки, судорожно сжали их. Подкрался к ящику. Неистово колотилось сердце, ноги подкашивались, а видел в полутьме лишь темное пятно ящика на сероватой стене.
Решительно поддел снизу, и — к удивлению — ящик легко отделился от стены, будто специально так слабо прикрепили, чтобы легче было снимать, когда понадобится. Он перевернул ящик и вытряхнул из него несколько конвертов. Поднял, поднес к глазам. Один, второй — не то. Вытряхнул еще. Наконец-то! Впился взглядом в угловатые каракули. Все! Торопливо повесил ящик на место, затолкал конверты назад, и в тот же миг словно его мешком накрыли. От неожиданности не понял сначала, что произошло. И только потом сообразит: погас свет в окне. Внутри кто-то выключил его, сейчас выйдет на крыльцо, заметит, если уже не заметил…
Хотелось броситься бежать, но невольно задержался. А зачем, собственно, убегать? Ведь почтовый ящик на месте, а он может стоять здесь, никому не запрещено.
Затаился, слившись с густой темнотой, укутавшей, казалось, всю землю. Ждал. Но никто не выходил. Тогда догадался — это по всему селу отключили свет, вот и погрузилось оно во тьму. Лампа на почте погасла вместе со всеми остальными. Значит, сейчас двенадцать…
Никто не выйдет из здания почты, бояться некого, все обошлось. Темнота надежно скрывала его и от других, и от самого себя, даже от собственной совести. Проверил, как прикрепил ящик. Порядок! Пригнувшись, вдоль стены проскользнул на тропинку.
Торопился домой, а в мыслях все время повторял адрес: Днепровская ГЭС, поселок Подгорный, общежитие… Да если, б и забыл название поселка или номер комнаты, то осталось бы в памяти — «Днепровская ГЭС», а этого вполне достаточно, чтобы разыскать Надийку.
Теперь-то он ее найдет!
Когда прибежал домой — вспотевший, запыхавшийся (не только от быстрой ходьбы), мать не спала.
Огонь зажигать не стал — раздевался в темноте. Ощутил что-то в кармане. Что это? Достал и при бледном лунном свете увидел — да это же его письмо, которое он так и не опустил в почтовый ящик.
Часть вторая
СИНЯЯ ПТИЦА
Хорошо, что в селе не знают, куда уехала Надийка. Теперь, когда он, Юрко, собрался на Днепровскую ГЭС, никто не догадается, чего ради он едет туда.
Из колхоза отпускать не хотели — здесь тоже нужна молодежь, но помогли в районе, и Юрко ехал на строительство по комсомольской путевке. А люди подумали: «Решился, мол, хлопец судьбу испытать, на белый свет посмотреть, деньжат заработать. В любви ему не повезло, вот и решил бедняга немного развеяться, в других краях счастья поискать».
И никто не знал, что уехал он только ради н е е, ради своей Надийки, и другого никого и ничего не искал и искать не собирался.
…Огромная синяя стрела-указатель с белой надписью «Днепровская ГЭС» напоминала синюю птицу. Когда-то Юрко песню слыхал об этой птице, за которой гонишься, гонишься, а догнать не можешь.
Большой прозрачный, как аквариум, автобус свернул туда, куда указывала стрела. Выложенная бетонными плитами дорога шла по лесу и то взлетала вверх, то круто устремлялась вниз.
Потом лес расступился — и перед глазами возникли уходящие вдаль песчаные холмы с одинокими соснами, будто выписанными на голубом фоне неба, а дальше разворачивалась панорама громадного строительства.
Автобус катился и катился по бетонке, будто хотел показать стройку со всех сторон или никак не мог выбрать место, где лучше ему остановиться. Наконец затормозил возле столовой с высокими стеклянными стенами, с красивой, вполне городской вывеской. Худощавый шофер с усиками, в берете, распахнул дверцу:
— Прошу всех в столовую на проверку: кто быстро ест, тот быстро работает.
Юрко, думая только об одном — как найти Надийку, зашагал по бетонке дальше.
Вокруг гудело и скрежетало, хлопало и ухало. Захлебывались в собственном реве великаны-самосвалы, каких Юрко еще и не видывал. Машины буксовали в песке, натужно выли, одни везли цемент и камень туда, откуда другие их вывозили. То ли кто-то что-то перепутал, то ли так нужно было или просто ни у кого здесь не было времени, чтобы разобраться, все торопились, и со стороны все это казалось какой-то неразберихой.
Внизу зиял огромный котлован, такой глубокий, что люди на дне его казались совсем крохотными. Где-то среди них и Надийка, такая же махонькая и незаметная. Как разыскать ее в этом муравейнике?
На него кричали, требуя, чтобы он ушел с дороги, автомашины сигналили, трезвонили электрокраны, а он шагал и шагал, пока неожиданно не распростерлись перед его взором широкие приднепровские дали — зеленые луга и поймы с голубыми зеркалами озер, золотые песчаные берега и отмели.
Он остановился над обрывом. Ветер ласкал лицо, нежно гладил волосы, и мгновенно отошли на второй план все шумы и грохоты. Красота земли умиротворяла душу и сердце.
Юрко вздохнул: «Где тут может быть Надийка? Где искать ее?..»
Незаметно подошло обеденное время. Пожалуй, зря не послушался шофера. В столовой сейчас легче всего встретить кого надо. Обедать-то приходят все, значит, и Надийка туда придет. Вот и встретились бы. Он скажет, что тоже приехал сюда по комсомольской путевке и что понятия не имел, что она здесь, но встрече случайной рад. Впрочем, сможет ли так притворяться? Вряд ли. Да и Надийка сразу обо всем догадается.
Пошел назад, и снова вокруг все ревело, бухало, тарахтело, с фырканьем мчались самосвалы.
Будто о перерыве на обед здесь вовсе и позабыли.
И возле столовой тоже было шумно, все торопились, спешили даже поесть. Очевидно, во всем царил здесь неудержимо-стремительный ритм.
Остановился у двери, чтобы не прозевать Надийку. Его толкали, дергали, теснили. А Надийки нигде не было видно.
Решил искать поселок Подгорный. Нашел. Ровными рядами, как игрушечные эшелоны, тянулись передвижные жилые вагончики — синие, оранжевые, зеленые, а между ними стояли кое-где бараки.
В центре высилось трехэтажное, облицованное мозаикой здание. Общежитие. Словно специально так поставлен дом, чтобы легче было его найти.
Остановился поближе к входу, внимательно вглядываясь в проходящих мимо людей. Девушки в спецовках, в косыночках, очень похожи друг на друга. Но Надийку он узнает даже с закрытыми глазами — по звуку шагов, по голосу, по чему-то еще, необъяснимому для других и понятному только ему.
Действительно, сразу узнал. Хотя казалась другой. Будто и она и не она. Может быть, это здешняя одежда так ее преобразила. Он ведь привык видеть ее в белом халате, в шапочке — тоже белоснежной, легонькой, она казалась в таком наряде какой-то неземной. А сейчас была она в грубой задубевшей куртке, в заляпанных цементом брюках, таких же грубых и неуклюжих. Казалась пополневшей и, пожалуй, от этого немного ниже, чем была.
Она приближалась к нему вместе с несколькими веселыми девушками, которые что-то возбужденно щебетали, заливаясь озорным смехом. Она не улыбалась — шла задумчивая, будто не узнавала его или не видела. Может быть, так и прошла бы мимо, не шагни он ей навстречу.