— Вы, дорогой товарищ, желаете что-нибудь сообщить комиссии? — спросил он как бы с угрозой, что, мол, студенту в данном случае не стоит ввязываться в спор. Все равно изменить ничего не удастся, а вот на характеристике, скажем, отразиться может.
— Да, я хочу кое-что сказать, — произнес Яшко с неожиданной твердостью, и члены комиссии насторожились, почувствовав, что студент намеревается высказать нечто не очень для них приятное. — Хочу сказать, — повторил Яшко, — но не комиссии, а вам, дорогой товарищ декан.
— Я слушаю, — недовольно пробормотал Кобылянский, не без оснований усмотрев в этих словах некое коварство.
— Дорогой товарищ декан, — продолжал Яшко, — между нами говоря, место, куда вы предлагаете мне ехать, дыра. И вы решили заткнуть ее мною.
Кобылянский нетерпеливо передернул плечами, обвел взглядом членов комиссии, ища поддержки, — слышите, мол, какую несусветную ересь несет этот студент.
— А между тем, — Яшко словно и не заметил этого, — как вам известно, экзамены я сдал на отлично и просил бы комиссию рекомендовать меня в аспирантуру.
Тонкие губы декана тронула брезгливая гримаса.
— В аспирантуру? А кто же будет работать там, где нужно Родине? И разве для аспирантуры достаточно только на отлично сдать экзамены? — повысив тон, Кобылянский говорил уже, как прокурор на суде, пронизывая Яшка таким уничтожающим взглядом, словно перед ним стоял подсудимый, который, совершив ужасное преступление, осмелился просить помилования. — Поработаете, дорогой товарищ, оправдаете доверие (точно Яшко уже успел потерять его) — тогда пожалуйста: двери для всех открыты. Добро пожаловать!
— Нет, — упрямо возразил Яшко, — я прошу рекомендовать меня в аспирантуру сейчас.
Кобылянский откинулся на спинку стула. Что это, мол, за тон, что за нахальство!
Несколько поучающих фраз произнесли члены комиссии.
Яшко стоял и слушал, невинно улыбаясь, и в эту минуту очень был похож на бравого солдата Швейка.
Но вот Кобылянский наклонился к столу, и все мгновенно притихли.
— Дорогой товарищ! Значит, вы отказываетесь подписать государственное направление? — он сделал ударение на слове «государственное».
— Нет, я не отказываюсь подписать государственное направление, — в тон ему отрезал Яшко и тоже подчеркнул слово «государственное».
— В таком случае, что же вы нам, извините, морочите голову? — рассердился Кобылянский.
— Я не морочу вам голову, — спокойно возразил Яшко.
— Доро-гой товарищ! — вскипел Кобылянский. — Прекратите лишние разговоры! Вам дали образование, специальность, возможность работать. Вам дали, мне кажется, даже больше, чем вы заслуживаете!
— Да, дорогой товарищ декан, — все так же спокойно сказал Яшко. — Пожалуй, вы правы. В том месте, куда вы меня направляете, действительно нужны, очень нужны хорошие специалисты. Так не поехать ли мне туда вместе с вашим зятем, дорогим товарищем Аркадием?
Декан побледнел.
А Яшко все с тем же демонстративным спокойствием взял со стола ручку, подписал направление и не спеша вышел из зала.
Комиссия замерла.
Мне никто уже ничего не предлагал: было не до меня. Я молча подписал какое-то направление, так и не решившись спросить, куда именно.
— Там кто-то еще есть? — спросил секретарь комиссии.
— Не было, — начал я, — но один человек вот-вот должен прийти… — и я напомнил об Аркадии.
Кобылянский махнул рукой: не беспокойтесь, мол.
— Вы свободны… — проворчал он.
Когда мы, невеселые, шли по улице (было тепло, многолюдно, шумно), я сделал попытку успокоить Яшка, хотя, честно говоря, трудно было понять, переживает он или нет.
— Не печальтесь, дорогой товарищ, — попробовал я пошутить, копируя Кобылянского, — поработаете, завоюете доверие, а потом и в аспирантуру…
— Нет! — сказал Яшко. — Я в аспирантуру поступать и не хочу. Это я нарочно, чтобы Кобылянского проучить… — И, помолчав, точно взвешивая, стоит ли такое говорить, все-таки добавил брезгливо: — Гибрид скорпиона и вонючки! — Потом, прищурившись, взглянул на меня и спросил: — Как ты смотришь на это? — хотя хорошо знал, что смотрю я так же, как он…
Итак, Яшко поехал туда, где, как утверждал Кобылянский, он будет очень нужен.
А Аркадий, как потом оказалось, остался в аспирантуре. Наверно, Яшко знал об этом еще до комиссии.
Я не ошибся — на почте, у окошка, где выдают денежные переводы, стоял он.
Сперва я обратил внимание на папку, висящую под мышкой, и приподнятое правое плечо.
Уловил в этом нечто давно знакомое и невольно перевел взгляд на лицо — Яшко!
И словно не прошло уже более десяти лет с того времени, как мы, будучи студентами, путешествовали по Закарпатью и мне запомнилась эта странная привычка Яшка носить под мышкой потрепанную папку.
Яшко тоже сразу узнал меня, но долго рассматривал, точно не верил своим глазам. Потом долго не выпускал мою руку, на его близоруких глазах заблестели прозрачные капельки. Такого я раньше за ним не замечал.
Я почувствовал, что спазмы перехватили горло.
Рассматривая лицо Яшка, я заметил, что он очень изменился. Под глазами темные круги, лицо обрюзгшее, на носу — фиолетовые прожилки.
— Кто бы мог подумать, что мы здесь встретимся! — сказал Яшко и дыхнул на меня спиртным. Вот оно что!.. И я остро почувствовал, как постарел, точнее — увял мой Яшко.
Я сделал вид, что ничего не заметил, спросил только, живет ли он здесь.
— Да нет, — вяло улыбнулся Яшко. — Должны перевести мне деньги. Я в командировке. В министерстве. Надо возвращаться обратно, а на билет денег не осталось… Встретил приятеля, одолжил ему, он обещал отдать — не отдает. Я дал телеграмму, чтоб выслали. И вот жду.
— Давно?
— Да… неделю уже, — признался Яшко.
Значит, он неделю с утра до вечера толчется здесь, возле окошка, не имея денег на обратный билет, а выпить где-то успел.
— А что же ты… того? — спросил я.
— Всего кружку пива. Беру в долг на пиво, на пирожки. Кого встречу… знакомого, — добавил поспешно, чтобы я не подумал, что он нищенствует. — Может, и у тебя найдется немного? — оживился он, ухватившись за неожиданную мысль — взять и у меня. — Я сейчас же отдам… только получу перевод, — он все еще наивно верил, что ему с места работы пришлют деньги.
— А где же ты ночуешь?
— Да…
— Ну-ну!
— Разве ты забыл, где ночуют студенты в чужом городе?
— На вокзале?
— Да. Как видишь, я до сих пор веду жизнь транзитного пассажира, — и он невесело засмеялся.
По какой-то непонятной ассоциации всплыло у меня перед глазами, как мы тогда, по окончании института, получали направления и как Яшко публично высмеял декана Кобылянского. В моих глазах мелькнуло, наверно, что-то веселое: Яшко насторожился и заморгал.
— Ты что? — кажется, он истолковал выражение моих глаз как насмешку над ним.
— Да ничего… — улыбнулся я.
— Нет-нет! — нахмурился Яшко. — Ты скрываешь что-то касающееся меня. А я ведь знал тебя как человека откровенного.
Я напомнил ему давнюю историю. Яшко повеселел.
— Был грех…
— А сейчас не бывает?
Яшко покачал головой:
— Не-ет… Просто я уже устал показывать кукиши демагогам. Такая встреча! — сказал он и снова посмотрел на меня, словно все еще не верил, что увидел меня.
— А все-таки, где ты работаешь? — спросил я.
— Такая встреча… — повторил Яшко, и я понял, что ему не хочется отвечать на мой вопрос. И вдруг он оживился: — Что же мы здесь теряем время? Такую встречу надо отметить!
— Но тебе же не прислали еще денег, — улыбнулся я.
— На стакан вина найдем, — сказал Яшко и, словно убеждая меня, что деньги у него есть и он не собирается пить за мой счет, начал обшаривать карманы. Его папка едва держалась под мышкой. — Один хруст, — показал он рубль. — Вот еще один… — разгладил он помятую бумажку, и его пальцы мелко задрожали. Я вновь почувствовал: Яшко очень изменился.