Потом завела и про своих единственных друзей Уманских — их дочь Рена, даже еще и не окончив вуза, давно уже выскочила замуж за подполковника, а Ляля со своим высшим образованием все еще в девках сидит, не иначе как задумала мать родную со свету сжить.
Вот тут-то Ляля и не выдержала.
Ей давно уже ужасно надоело жить с матерью и каждый день выслушивать нотации и несправедливые упреки. На самом-то деле: ну, как же можно распекать за то, что она не выходит замуж! А если ее никто не берет? Разве она виновата?
Ляле стало очень жаль самое себя, и охватил ее сердце гнев на мать, которая бог знает за что так жестоко терзает ее. В конце концов, кто ее просит нянчить и устраивать! А ведь именно из-за этого и не сделала Ляля ни разу в жизни что-нибудь так, как хотелось ей самой.
Если бы не мать, возможно, она, как некоторые ее подруги, после школы пошла бы работать на завод. И кто знает, как сложилась бы тогда ее судьба. Или после окончания института — могла же она поехать куда-нибудь по направлению и, наверно, имела бы уже не только собственную квартиру, но и семью.
Вместе с тем в глубине души чувствовала Ляля, что в чем-то пытается обмануть себя. Не только мать была виновата во всем. Она и сама ни разу не посмела решительно возражать матери, ведь что ни говори, а приятнее было поступить в институт, чем работать на заводе. И, поступив, была сердечно благодарна матери. И еще большей была благодарность ее, когда речь зашла о распределении и мать снова помогла. Пустив в ход весь арсенал своих женских хитростей, она оставила дочь дома и даже устроила на работу, пусть простой лаборанткой, но в городе.
Тоже получалось, что мать сделала дело. Но зачем же об этом без конца напоминать, да еще так жестоко?
Ляле все еще очень и очень жалко было себя, и невольно на глаза навернулись слезы. Словно сквозь заиндевевшее окно, увидела, как из-за угла выскочил трамвай и, предостерегающе позванивая, с грохотом пронесся перед самым ее носом.
Этот грохот и вывел ее из задумчивости, напомнив, что она не дома, а на улице, да еще почему-то на проезжей части.
Вернулась на тротуар.
Снова углубилась в свои мысли.
И — снова трамвай, на этот раз — в другую сторону.
«А что, если броситься под колеса? Это ведь так просто. Рывок — и уже не спасет тебя ничто — ни крики, ни предохранительный щиток, ни охи и ахи прохожих».
Но простота осуществления этого ужасного намерения очень испугала Лялю, и она решила отойти подальше от трамвайной линии. На всякий случай.
Поравнявшись с Лялей, трамвай резко затормозил, и водитель — молодой парень в коричневом свитере — весело погрозил ей огромным, как у молотобойца, кулачищем.
Ляля улыбнулась и автоматически поправила свою пышную прическу. Водитель подмигнул. Может быть, она ему понравилась. А почему бы и нет? Разве она не может кому-нибудь понравиться? Может! Нужно только меньше обращать внимания на советы матери, а решать самой…
От этих мыслей Ляля повеселела и, увидев неподалеку киоск с мороженым, направилась к нему.
Мороженое окончательно привело ее в чувство, и она стала думать, как объяснить матери свой поступок по возвращении домой. А что, если совсем не возвращаться? Неплохо было бы хоть немного проучить мать. Пускай побегает, поищет, почувствует, как ей без дочери… Поехать, например, к тете, которая как-то заявила, что, если бы Александра не была ненормальной, брат, то есть Лялин отец, наверняка был бы еще жив.
Но… Где взять денег на билет, да и работа… И вообще — куда ни поедешь, а все равно когда-нибудь придется вернуться домой. И тогда будет еще труднее объяснить матери, куда и зачем ездила. Вот если замуж выйти — дело другое. И навсегда куда-нибудь уехать, ну, конечно, не куда-нибудь, а в Одессу или на Кавказ, и быть совершенно независимой, свободной, как птица. Даже и не верится, что такое может случиться… Но за кого же? Нужно ведь, чтобы жених понравился не только ей, но и матери.
Среди тех, кого она знала раньше, не было ребят каких-нибудь особенных и видных. Все самые обыкновенные. Вот если бы встретить какого-нибудь такого, который мог бы защитить даже от матери…
Ляля покончила с мороженым и оглянулась, ища, куда бы выбросить липкую обертку. Урны поблизости не было. Зато на противоположном конце длинной скамьи, на которой она теперь сидела, появился какой-то белокурый парнишка. На коленях его лежала раскрытая книга, но смотрел он не в книгу, а на Лялю. От этого взгляда Ляля немного растерялась и, чтобы скрыть свое смущение, бросила смятую обертку от мороженого прямо на клумбу. Парнишка неторопливо отложил книгу в сторону, так же медленно встал, подошел к клумбе и, осторожно поставив ногу между цветами, поднял бумажку. Потом направился к урне, которая, как теперь заметила и Ляля, стояла за клумбой. Затем снова вернулся на свое место и, положив книгу на колени, опять стал смотреть на Лялю.
Девушку это взволновало: что-то в этой встрече показалось ей необычным и желанным.
— А моя мама говорит, что в наше время рыцари перевелись, — сказала она.
Парнишка покраснел и пожал плечами:
— Какой там рыцарь… Просто туда нельзя бросать мусор.
Это Ляле понравилось.
«А что, если это и есть о н?..» — подумала она.
Они познакомились.
Немного прошло времени, но если учесть, что существует любовь с первого взгляда, то станет совершенно понятно, почему в квартире Кузякиных появился незнакомый парень Митько.
Александра Викентьевна пристальным взглядом посмотрела на него и с притворным доброжелательством принялась расспрашивать о том и о сем, так, как расспрашивает свидетелей следователь. Ляля не вмешивалась в разговор, хотя ей время от времени хотелось кое-что подсказать Митьку, чтобы он ответил так, как хотелось матери.
После этих смотрин молодые пошли в кино, а когда Ляля вернулась и робко спросила: «Ну как?» — Александра Викентьевна сказала:
— Очень уж прост.
Ляля подняла брови:
— Инженер.
И зачем ей было лгать? Митько, хотя учился на вечернем факультете, пока был всего-навсего техником. Александра Викентьевна, вероятно, почувствовала нетвердость тона, которым было произнесено слово «инженер», и категорически посоветовала:
— А ты проверь, проверь! Инженер или, может быть, грузчик. Все они теперь инженеры.
А когда через некоторое время Ляля попробовала заикнуться о том, что Митько ей вроде бы понравился и что он не прочь жениться на ней, Александра Викентьевна решительно уточнила:
— То есть на твоей комнате!
Дело в том, что у Кузякиной было две больших комнаты и одну из них она обещала отдать дочери вместо приданого. Но Александре Викентьевне всегда казалось, что все Лялины женихи зарились на эту комнату. Еще бы! Комната светлая, большая, на втором этаже, в самом центре города, с окнами в сад! Да и кто-кто, а уж она, Кузякина, насквозь видит этих женишков!
— Мама, — тихо сказала Ляля, — неужели и отец мой женился ради комнаты?
Александра Викентьевна не любила, когда напоминали о ее собственном замужестве. Тогда было наоборот — у Кузякина была чудесная квартира, а она — всего-навсего секретарь-машинистка — вынуждена была его, кандидата наук, женить на себе. Все сотрудники института так и говорили: Александра топнула на робкого Кузякина, вот он с перепугу взял да и женился на ней.
— А ты слушай старших, — словно не слыша, что сказала дочь, продолжала Александра Викентьевна. — У бродяги, который живет в общежитии и знакомится с девушками на улице, поверь мне, на уме только квартира!
— Нет! — возразила Ляля. — Наоборот, Митько не хочет переселяться к нам. Говорит, пока не получим квартиру, будем жить в общежитии.