— Гёте говорил, что надеждой живут лишь ничтожные умы.
— Нет, не согласен! — решительно возразил Шевченко. — Великий мудрец высказал истину наполовину. Это действительно ничтожный ум, если он верит, что на иве вырастут груши, но надеяться на прекрасное будущее человечества — о, это великая надежда! Без нее не стоит и жить!
— Спасибо! — еще раз поблагодарил Фишер и, грустно усмехнувшись, добавил по-немецки: — Данке шён!
Уже на другой день Шевченко почувствовал себя лучше и, чтобы из-за него не очень охали, вышел к вечернему чаю.
Все уже сидели за столом.
Капнист сразу же перевел пытливый взгляд на Варвару, княжна, однако, этого не заметила, она словно позабыла, что и он здесь. Вскочила, хотела броситься навстречу Тарасу Григорьевичу, но Шевченко лишь сдержанно поклонился ей, как всем другим, и княжне ничего не оставалось, как в смущении сесть на свое место.
После этого все, о чем говорил Шевченко, ей не нравилось, а слова брата Василия казались вообще неуместными, глупыми и только сердили ее. В какой-то момент она, всем на удивление, внезапно вскочила, как ужаленная, и выбежала вон. Ее душили слезы и нестерпимая обида, и она, не придумав ничего лучшего, поспешила к матери. Наивно, будто обиженная девочка, пожаловалась ей на неучтивость брата и на невнимательность Шевченко, которые говорят за столом какую-то чепуху, словно нарочно стараясь ей досадить.
Княгиня успокаивала Варвару, говорила о своем сочувствии ей, хотя в душе была очень довольна этим ее негодованием и разочарованием, потому что чем меньше у дочери оставалось от увлечения Шевченко, тем, по ее убеждению, лучше. Улучив минуту, княгиня рассказала недавно услышанное от Капниста: Шевченко, будучи приглашен к важным господам, вовремя не явился. Прождав его час или два, хозяин послал узнать, почему гостя до сих пор нет. Вернувшись, слуга доложил барину, что Шевченко давно уже на кухне, разговаривает с кучерами прибывших гостей и, быть может, обсуждает их хозяев. Вот, мол, как бестактно ведет себя этот человек.
Однако княжна Варвара сделала из этого рассказа вывод совершенно противоположный. Этот случай, по ее мнению, свидетельствовал опять-таки о незаурядности Шевченко, о его благородстве, которое ей так нравилось и которое она хотела видеть в нем всегда. Но, вовремя спохватившись, что матери этого не понять, она промолчала.
Потом в комнату матери вошел князь Василий и стал рассказывать о своих детях — как они полюбили «дядю Тараса» и что Шевченко пообещал со временем сделать их групповой портрет.
— Маленькая Варет признавала только Тараса Григорьевича, — вспоминал князь Василий. — Только он один мог справиться с ее капризами.
Княгиня недовольно поджала тонкие сморщенные губы, но не останавливала сына — ей самой почему-то хотелось побольше услышать об этом странном молодом человеке, который угрожает внезапно нарушить давно устоявшийся в их доме покой. Время от времени она искоса поглядывала на Варвару, однако та почему-то слушала невнимательно и была очень печальна.
Княгиня напряженно думала над тем, как отвлечь дочь от тяжких мыслей, и тут неожиданно вошла невестка Лиза. И, что особенно удивило княгиню, тоже прежде всего заговорила о Шевченко. Будто условились. Тарас Григорьевич, дескать, пообещал прочитать сейчас в гостиной свою новую поэму и приглашает всех пожаловать туда. Лиза не сказала при старой княгине, что Шевченко попросил разыскать Варвару и пригласить именно ее.
Княжна от неожиданности заколебалась. Было желание не только идти, а бежать, и в то же время не хотелось, чтобы это желание заметила мать. Сдерживала и обида на Шевченко, но разум подсказывал: все равно она пойдет, потому что если откажется, то потом долго будет терзать себя.
Лиза заметила ее сомнения и уже откровеннее вполголоса намекнула:
— Да идите же, идите! Это ведь он ради вас.
И княжна Варвара поднялась с дивана, поспешно кивнула матери и пошла.
В ярко освещенной гостиной Капнист (в черном и вроде бы немного узковатом костюме) встретил ее взволнованным вопросом:
— Что с вами?
Неужели она в самом деле выглядит так плохо? Или он хочет, чтобы она не появлялась больше в гостиной?
Княжна Варвара ответила, что у нее плохое настроение, но это сущий пустяк.
— Надо перебороть себя, — многозначительно посоветовал Капнист, направляясь вслед за ней и, очевидно, намереваясь сесть рядом.
Шевченко стоял теперь около столика и нервно листал исписанные страницы. Заметив Варвару, он радостно встрепенулся, в глазах его мелькнула благодарность.
Ждать больше никого не стали, Шевченко начал не с посвящения, которое Варвара уже знала на память, а прямо с поэмы. Сначала размеренно, негромко, словно пробуя голос, произнес эпиграф из посланья апостола Петра, и вдруг голос его зазвенел, затрепетал, заискрился:
Хотя княжну Варвару до сих пор удручала обида на Тараса Григорьевича за его невнимание и непонятную сдержанность во время последней встречи и она готова была упрекать его за это, но чтение стихов, как всегда, оказало на нее волшебное действие. Забыв обо всех колебаниях, сомнениях и недоразумениях, она слушала только берущий за душу и, казалось, пророческий голос. Должно быть, и эпиграф взят именно из святого апостола для усиления этого впечатления. Она слушала и плакала, не скрывая слез.
Капнист, нахмурив черные косматые брови, отчего лицо его стало непривлекательным и злым, молчал. Лишь когда Тарас воскликнул:
Капнист как-то испуганно дернулся, словно по спине у него пробежали мурашки, и еще сильнее нахмурился.
Сосредоточенно молчали все — и мужчины и женщины, — Лиза, Глафира, ее сестра Таня, француженка Рекордон.
Это продолжалось довольно долго. Но вот Шевченко дочитал последнюю строку поэмы.
Он поднял голову и остановил взгляд на княжне Варваре. Хотел подойти к ней, шагнул в ее сторону, но Капнист неожиданно вырос перед ним и преградил ему дорогу. Менторским тоном начал он анализировать поэму, нарочито выискивая места и строки, которые он старался истолковать как неудачные.
— Слишком уж темным и враждебным выглядит у вас весь мир. И герой безнадежно одинок, нигде его никто не ждет. И уж вовсе не поэтично звучит, что из-за куска насущного хлеба приходится угождать могучему глупцу, а «гады земные» — это безвкусно. Я говорю вам горькую правду, но считаю, что такому поэту, как вы, можно смело высказать все, не опасаясь потревожить его самолюбие.
Княжна Варвара нетерпеливо, с досадой кусала губы, бросала непонимающий взгляд то на Капниста, то на Шевченко. Потом не сдержалась и гневно бросила:
— Спокон веков толпа не понимала пророков и побивала их камнями.
Капнист криво усмехнулся.
— Тарас Григорьевич, — заметил он не без сожаления, — вам очень повезло, что у вас такая умная и надежная защитница.
Шевченко, не дослушав его, повернулся к княжне и отдал ей тетрадь с поэмой:
— К этой рукописи полагается еще и портрет автора. Я передам его вам завтра.
Варвара вспыхнула от радости.
Ей показалось, что она слышит эти слова во сне.
— «А где край света, край небес, концы земли?» — повторила она строки из только что прочитанной поэмы, как бы любуясь ими.
Тарас, улыбаясь, рассказал ей, как шестилетним мальчонкой направился к горизонту, чтобы увидеть железные столбы, на которых будто бы держится небо. Но, когда поднялся на высокий курган, увидел перед собой снова как будто бы недалекий, а все-таки по-прежнему недосягаемый горизонт.
— И так всю жизнь, — заключил он, — кажется, вот-вот чего-то достигнешь, а перед тобою опять горизонт.
Варвара обещала сделать Шевченко такой же подарок — что-либо написать.