Она всегда была той самой отдушиной, к которой можно было прийти даже спустя двадцать лет и излить душу, прижимаясь к её миниатюрной груди и ключицам, вкусно пахнущим душистым ароматом персика и каких-то трав, смутно отдающих мятой, если бы не её больная любовь к Сатане.
— Я тоже по тебе соскучилась, чертовка, — вдохнула разом запах её красивых волос, что приятно щекотали моё бледное лицо, внутри понимая, как скучала. Я сразу приземлилась на любимую третью парту, за которую села ещё в детстве, знакомясь с зеленоглазой бестией. И тихонько, не привлекая лишнего внимания к нашим фигурам, растворилась в тёплых объятьях, чувствуя себя немного лучше.
— Давай на длиной перемене в нашем месте? — Лилит мягко улыбнулась, осторожно касаясь моей исхудавшей кисти, ещё с детства веря в ту теорию, где улыбке покоряется весь мир. Завидев эту моську, действительно слова казались мне не пустым звуком. Она знала, насколько сильно нужна мне, а также и то, насколько сильно я ненавижу показуху, и была рядом не смотря ни на что.
— Договорились, — тихо прошептала ей в ответ, рассматривая пыльную лампу, стоящую недалеко от учительского стола. Поддержка, не смотря на всю внутреннюю пылкость, именно сейчас была тем, что мне нужно. Медленно развернувшись корпусом, краем глаза заметила входящего в душную аудиторию Огнимуса, нашего профессора по загробной теоретике, понимая, что этот чёрт не поскупится на комментарии о прогулах такого важного предмета.
Пара мгновенно началась, преподаватель был не из тех, кто любил тратить время в пустую, поэтому пытался за несколько часов уложить в нас максимальный объём информации, и стоило отдать брюнету должное, объяснял он доходчиво и простым языком, позволяя понять всё, что он скажет. Может и был толк в словах Далвы, легче и не стало, но по крайней мере удалось переключиться с горечи утраты и размышлений на трудоёмкую головную работу, нуждающуюся в подключении всех головных отделов, безжалостно закрывая все мысли об утрате.
Законспектировав всю информацию и пометив в блокноте точную дату и время экзамена, я проследовала на улицу, по пути натягивая короткую и уже несезонную куртку, с грустью осознавая приход зимы и снег, лежащий по бокам на тротуарах. До смешного глупо было всё это, особенно мысли того, что я жила одним днём два месяца. Два месяца, сколько я могла бы совершить, сколько могла бы попытаться и открыть чего-то нового.
Усевшись на твёрдую лавку, пропитанную былыми сплетнями и нашими постоянными обсуждениями, я вдохнула в лёгкие морозный воздух, приятно осевший на щеках спустя какое-то время. Разглядев в далеке приближающийся с двумя стаканами латте силуэт, улыбнулась. Лилит мигом завалилась в открытую беседку, ставя рядом подставку с картонными стаканчиками, и, если я потерялась в сезонах, то Лилит нравилось, когда мороз обдувает волосы, розовеющие щеки, сам по себе морозец, щекочущий возбуждённые нервы.
— Я так рада, что ты пришла, — тихо произнесла она, возможно не понимая с чего стоит начать. Лилит всегда была слишком проницательной и отнюдь не глупой. Действительная находка для хорошего и честного мужчины. Но при всей её внутренней спеси, смелости в ней было мало. Хотя, может быть, она просто была научена горьким опытом, ровно поэтому боялась сказать что-то не то. — Как ты, дорогая?
Я мягко улыбнулась, и пусть это улыбка не была правдивой, что выдавало моё лицо, которое было непривычно бледным и бросалось в глаза подруги, которая не верила в байки для родителей, Лилит была обеспокоена ситуацией, на её душе был тоже беспорядок в связи с последними проблемами, но она не жаловалась мне. Не хотела казаться посредственной и навязчивой. Иногда мы даже шутили, что парабатаиСущества, соединённые одной кровью, что могут чувствовать друг друга на расстоянии. Что-то вроде названных братьев и сестёр, только гораздо ближе. (Сумеречные охотники).
— Не знаю, — честно произнесла я, рассматривая её голубой вязаный шарф, нелепо напяленный на лёгкую куртку её любимого небезызвестного бренда одежды. Нам двоим было, что рассказать друг другу, и мы это прекрасно понимали. — Всё словно потеряло своё значение, утратило первичный смысл, — голос был даже не моим. Я словно боялась быть услышанной, но в то же время нуждалась в этом больше, чем в чём-либо.
У меня не было никак сомнений в том, что она меня поймет и поддержит, в том, что Лилит никогда не осудит и не станет просить вопиющие подробности. И действительно, не долго думая, она притянула меня к себе ближе, вновь касаясь своими холодными веснушчатыми ладонями куртки, удобно обнимая, на сей раз сама зарываясь своим изящным носиком в мои коричневые локоны, которые любила в шутку называть шоколадом.