Его морская дива
Морской ветер распахивал полы расстегнутой одежды, освежал загорелую кожу, играл с непокорными прядями черных волос, заставлял слезиться темные прищуренные глаза. Но не холодил. Не вызывал желания согреться. Обращался с пришедшим человеком не как с пришельцем, а как с равным — не сбивал с ног, не давал коже покрыться мурашками, ласково обвевал, целовал в щеки и лоб, посреди которого пролегла морщинка раздумий.
Морские волны лизали высокие сапоги из загрубевшей кожи, бережно смывали с них дорожную пыль и грязь, вздымались в застланное тучами небо острейшими брызгами, чтобы осесть на плаще, на белоснежной рубашке с закатанными рукавами, на заправленных в сапоги брюках, на оголенных руках и груди.
Бескрайние воды расстилались перед человеком, подступая все ближе, ближе… приветствуя радостным шумом прибоя, что ударялся со всей силой о берег.
— Ты прекрасен…
Морщинка на челе врезалась в кожу глубже. Молодой человек, стоящий в волнах, судорожно вздохнул — не от холода, а от смятения.
— Поистине — ты прекрасен… — донеслось до его ушей. Совсем близко… совсем рядом… в играющих с развевающимся плащом бирюзовых волнах. Человек на секунду закрыл глаза — и сразу же услышал:
— Хочешь… я прославлю твою красоту?
— Хочешь, я спою тебе?
— Хочешь?
Голос, что беседовал с ним, был сладок как мед, нежен как атлас, призрачный, сумрачный… живой, опасный… Теплый и ледяной одновременно голос.
Сладкие как мед губы.
Нежные как атлас руки.
Призрачный смех.
Сумрачный взгляд.
Живая.
Опасная.
Совсем рядом…
Она вцепилась в его ногу своими маленькими руками — чтобы тут же быть пойманной за хрупкое запястье.
— Шалить вздумала? — скучающим тоном произнес он, будто бы учитель выговаривает нашалившей проказнице-ученице. Насильно вырванная из объятий волн быстро захлопала слипшимися от морской воды ресницами и недовольно заныла:
— Пусти!..
— Каждый раз одно и то же, — легонько тряхнул он руку своей пленницы. — Милая, тебе не надоело?
И все же он пожалел ее. Сирена плюхнулась в как раз подоспевшую волну, и через миг показалась ее голова и хитрые сверкающие глаза. И волосы дочери моря, и глаза ее были синие, словно пронизанная солнечными лучами океанская пучина. Его глаза тоже были синие, но как январьское морозное ясное небо.
— Ты так редко приходишь, — вздохнула она. — Неужели опять куда-нибудь уедешь?
Не глядя на нее, он сложил руки на груди:
— Уеду. Ну и что?
— Как же так… — погрустнела сирена, усаживаясь на чистый донный песок, подмываемый прибоем, и принялась завивать пальцем прядь коротко остриженных волос. Подняв глаза, она увидела, что ее принц улыбается. — Ах! Ах-ха-ха! — тут же к ней вернулось хорошее настроение. — Поняла-поняла! У тебя для меня что-то есть, верно?
— Все-то она знает… — как всегда недовольно пробурчал он, не пытаясь скрыть улыбку. Он сел рядом с ней в волну, не обращая внимания на то, что мгновенно намокла одежда, и достал из складок плаща белую тряпичную куклу. Глаза морской девы загорелись еще ярче.
— Какая… прелесть!
Прелестью сей сувенир можно было назвать с большой натяжкой, однако молодому человеку странный вкус своей сирены был давно известен. Кукла была круглоголовая и с маленьким непропорциональным тельцем, с нашитыми черными круглыми глазами и ртом-ниточкой. Синеволосая прижала уродца к прикрытой развевающимися лентами груди и радостно запечатлела на щеке человека легкий, но жаркий поцелуй.
— Дитё! — усмехнулся её принц.
— Ты тоже, — надула она губы. — Нормальные воздыхатели своим дивам украшения подносят, наряды, драгоценности… Ты же тащишь мне игрушки! Как это по-детски!
— Не хочешь — давай заберу, — протянул он к ней руку. — Подарю какой-нибудь принцессе и тогда…
Она вмиг обрызгала его соленой водой и спрятала куклу за спину:
— Вот еще! Какой никудышный поклонник! Какие-никакие подарки забирает назад!
Поклоняться капризной, упрямой, безмерно игривой сирене было невероятно утомительно… Но принц терпел ее выходки и не называл это поклонением. Она была для него музой, его маленьким милым секретом, его глупенькой принцессой, его богиней. Теперь он слегка обиделся на ее слова:
— А попробовала бы ты за кем-нибудь ухаживать! Думаешь, легко?
— Девушке? Ухаживать за кем-то? Вот еще! — повторила она, качая на руках белую игрушку.
— А что такого? Ты ведь не человек…
— И что с того? — нахмурилась она.
Сирена выпрямилась во весь рост, гневно смотря на него сверху вниз. Она была красива, изящна и стройна в своих легких одеждах, которые под ласками ледяного ветра налипали на влажное тело. На светлое очаровательное личико падали выбившиеся из копны волос пряди, играющие всеми оттенками синего. Она была мила, невообразимо мила — от макушки до кончиков пальцев на ногах.