Вася слушал и изумлялся изобретательности всюду — где только дело касалось живых существ. Вася понимал ясно: какая значит необходима изворотливость, умность, быстрота, смелость, находчивость и гибкость, чтобы жить дальше, чтобы научиться быть ярким, сильным, сочным и научить других торжествовать разумом.
Авторитет дяди Вани увеличивался еще тем обстоятельством, что его отец — милый дедушка Волков (ныне его нет в живых) был истинным мастером — рыбаком и последние годы вплоть рыбачил на Чорном лесном озере — где устроил себе сказочную избушку и уж у дедушки Волкова были такие муоречые удочки с колокольчиками (клюнет — позвонит рыбаку) и стаканчиками наплывы из осокори — самодельные, что дедушка Волков казался недоступным облаком — такой он был настоящий подвижник.
И рыбы дедушка Волков приносил домой большущие — ох и щуки были — зубастые, пестрые, вкусные.
Катерина — третья жена дяди Вани (вторая была родной сестрой матери Васи) готовила пышные пироги и варила душистую уху из дедушкиной добычи
А какие канарейки выводились у дяди Вани — поют будто рассказывают, что живут в домике дяди Ванином и видят много звонких чудес, слышат много в ограде голосов, знают много о том, что будет впереди.
Ну что в сравненьи с этой святой жизнью, воспитанье на сочиненьях Пушкина или Толстого.
Само собой — их читать школьникам может быть надо, но воспитанье дяди Вани — идеальное воспитанье, потому что оно от творческой Интуиции, от детства Мира, от мудрости отрешенья, от истинной поэзии, от внутренняго богатства Личности, от культурнаго покоя: хочу быть только Человеком во славу Единого Равенства и Безвластья.
Дома с дядей Ваней равны и голуби, и ребята, и небеса, и черемуха.
Анархизм дяди Вани рожден Молодостью от Вечности, от Природы.
Дядя Ваня — друг всех пришедших к нему в ограду или в дом.
Дядя Ваня может быть другом великих и малых, сильных и слабых, талантливых и бездарных.
И он всех поймет, всех впитает, всем удивится, всем будет благодарен и все найдут свою душу — свое сердце в нем.
Мудрец, Анархист, Поэт-футурист, художник, Путешественник, рабочий — все — если когда нибудь зайдут к нему — все станут его друзьями.
Дядя Ваня для всех — дядя Ваня.
И весь его старенький домик — светлая вечерняя песня у костра где нибудь на Каме, песня о тихом рыцаре, котораго слушались бушующие волны Океана и стихали во имя тишины рыцаря.
Если учат Солнце, Земля, Вода, Звезды. Люди, то дядя Ваня научил Василья Каменскаго быть Поэтом мудрого покоя, ласковым ребенком Времени, желанным гостем его домика.
У дяди Вани можно отдохнуть.
Я и корабли
За Камой в ночной рыбалке на заездке Вася с Алешей ловили подъязков, ершей.
И всю ночь на пристани выла собака.
Вася чуял, что не к добру это.
Вернулись домой, а больной дядя Гриша умер.
Народ, все молча хлопочут, священики, ладан, слезы.
И разом изменилась как то жизнь.
С одной стороны печаль — жалко дядю Гришу — а с другой — радостное освобожденье.
Дорога самостоятельности.
Почти юношеский возраст, иные затем, иные чувства.
Постоянная озабоченность тети Саши, оставлен ной с ребятами без средств, ее внутренняя перемена характера — к вдруг лучшему — действуют на Васю глубоко, раскидывая Его мысли возбужденно, затейно.
Он весь полон решений что то резко изменить в жизни — дальше.
Кое как он доучивается до весны, отдав зимние вечера запойному чтению книг, а весной поступает в Гл. Бухгалтерию Пермской железной дороги конторщиком.
И первое время не говорит об этом дома.
С пристани, из родного дома — где все выросли — тете Саше с семьей хамские хозяева Любимовы предложили выехать: за это дядя Гриша им прослужил честно 30 лет.
Больно нестерпимо было расставаться с домом — с детством — с берегом, усеянным лодками и плотами — с пристанью — с угором — с чаном и елками.
Переехали на Монастырскую улицу — около дяди Вани: большое утешенье.
Сестра Маруся выходит замуж за Н. Ф. Кибардина: свадебный шум, гости, вино, шаферство, велосипеды, барышни, семинаристы, крахмальные воротнички.
Так началась городская жизнь. Тротуары, служба, много людей, домов. Васю в управленьи стали некоторые звать — Василий Васильевич.
Кончено с солнцерадостным детством.
Я — стал Я.
Я стал личностью, почти человеком, к которому серьезно обращаются люди с бородами, мне платят жалованье 20-го, как всем, я вдруг переродился, изменился.
Я стал конторщиком Каменским.
Среди взрослых сослуживцев я старался чувствовать себя почти взрослым.
Мой начальник — П. И. Высотин — гуманная личность отнесся ко мне светло, ласково
Мои сослуживцы — Прокопович, Сережа Чебыкин, Ваня Гоголев, Домбровский. Тяпкин — стали приятелями по службе.
Потом я в управлении подружился с двумя сестрами О. И. и В. И. Кулыгинскими (В. И. жена П. И Высотина) — у которых часто и благодарно гостил, пользуясь нужным вниманьем.
Интеллигентная семья Высотиных была моим родным первым духовным уютом — теплом — здесь любили писателей, много читали.
Я начал серьезно охотиться, уезжая в глубь Урала.
И раз даже забрался с ружьем в свою родину — в Теплую гору и было так странно слышать в деревнях и на золотых приисках рассказы о моем отце.
Охота по лесам меня опьяняла, колдовала, волновала.
Глухари и рябчики заполнили мозг.
Я задыхался от увлеченья и конечно часто промазывал.
Хотелось навеки остаться охотником в лесу — о службе и городе недумалось.
Через год я перешел — с двойным повышеньем — в другой отдел — в службу Движенья (где служил дядя Ваня) к Н. С. Анферову.
Мне везло: Н. С. Анферов и его жена Ольга Александровна чутко, близко приняли меня настолько, что я — ради абсолютной самостоятельности — переехал к ним в отдельную комнату нахлебником, часто навещая сестру Марусю, дядю Ваню, тетю Сашу, Высотиных.
А перед этим я — или истиннее — Поэт во мне — совершил целое чудо: я взял отпуск и никуда до сих пор невыезжавший из Перми — уехал в Крым — в Севастополь, к морю.
Мне так невыносимо хотелось увидеть море и корабли.
Дальше.
Почуял
Все виденное мною в Севастополе навеки опьянило, очаровало, ошеломило мою душу, буйным ветром разнесло мои мысли, а сердце наполнило ароматным, выдержанным крымским вином.
Глаза Поэта навеки пронзились безбрежно-солнечным светом утренняго моря.
И почуял Он творческую волю Свою, музыкальную, стройность природной напевности, врожденную способность сочетать ощущенья Мира в образные слова.
Трепетный очаровательнный Юноша целые дни стоял перед сияющим морем и неотрывно жадно смотрел вдаль — куда плавно — безшумно, таинственно ухолили важные громадные корабли.
И — главное — невидать было их берегов.
Впервые Он решился записать где нибудь на клочке Свое яркое удивленье.
Зачем — Он недумал — для себя на счастье.
Пусть будет песней души.
Я потом — пошел Он в порт — поближе к кораблям — ух, и здоровенными же близко-то показались эти корабли.
Один корабль у пристани Он даже потрогал.
Дебют
Дернулся в Пермь — взволнованный, задыхался от неуменья рассказать, как видел море.
Снова началась нелепая служба.
Мои славные товарищи Саша Реутов, Коля Мусатов острили надо мной, замечая мою нездешность и полное нераденье к делу.
Начал печатать статейки в пермском крае.
На лето переехал я на дачу — в деревню Васильевку — здесь близко познакомился с известными тогда и теперь в Перми светлыми политическими деятелями: П. Я. Матвеевым, Засулич, Каменевым, Бусыгиным — все они служили тоже в службе движенья
П. Д. Матвеев — популярный демократ — не раз пострадавший — оказал мне много духовной помощи в смысле политического сознанья свободного гражданина.