— 19 апреля Екатеринбург блестяще выдержал экзамен на футуризм: встреча была триумфально-восторженная. Речь Василья Каменского — пламенная поэма, вдохновенная проповедь поэта — пророка, гимн ярчайшей красоте ликующей солнечности, взмах крыльев, несущих в воздушную Высь от низин жизни. Его стихи — песни — новое, счастливое светозарное, вольное, царство Грядушаго. Его голос — призывный огонь Поэта Сегодня, заженный Современностью. Его лучшия Книги — Стенька Разин, Девушки Босиком, Книга о Евреинове (С. Виноградов пишет по поводу этой книги: Если Евреинов во истину Колумб театральности — то Василий Каменский — Америго Веспуччи, гениально описавший красоты и богатства Америки)
Славный рыцарь, нежный Друг Футуризма Сергей Виноградов — да будет благословен яркой памятью благодарнаго сердца Поэта.
Из Екатеринбурга Поэт едет перед отдыхом еще на две гастроли-митинга по заводам.
В Нижнем — Тагиле Он дружески встречается с уездным комисаром — адвокатом Михаилом Николаевичем Ветлугиным — другом юношества — и заводской публикой, приветствовавшей Поэта в театре, на лекциях.
И наконец еще одна гастроль в Невьянске, где заводская публика сердечно апплодирует редкому гостю, и Поэт уезжает к Себе на Каменку, утомленный сплошными переездами и нервной напряженностью
Он изумителный оратор: Его горячая всегда страстная, живая речь длится по 4 часа с двумя маленькими перерывами, в которые Он едва успевает выпить по стакану чая.
И дальше.
Стремительным натиском Он летит все вперед, сгорая в радужных перецветностях, преображаясь все вновь и вновь.
Это — Его полетная воля.
Его перелетный путь.
Его Судьба.
Лето на Каменке
Теперь раздольное лето на Каменке.
Поэт живет в Своем музее, охраняемый соснами, солнечными днями и мечтами.
Он спит у открытаго окна и долго смотрит на звезды или в синий туман долины.
Встает с птицами, поет стихи, спускается с горы, умывается из Каменки, идет в нижний домик пить чай, а потом снова на верх, на балкон или в лес.
Пока часа в 4 Маруся жена Алеши — незакричит снизу:
— Обеда-а-аать.
А ее сын Лёлька по своему:
— Тип-тя-я-яп.
Я работаю: целый день пишу эту книгу, все припоминаю, разбираюсь в письмах, вещах, встречах, Его книгах, безконечных рецензиях о Его стихах, романах, лекциях, речах, философии, полётах на аероплане, изобретениях, картинах, актерстве, (сцена и цирк), путешествиях, затеях.
Пишу же о немногом — о том только, что воз можно и ярко — характерно для Его Личности, что — главное — создало Ему имя Великого Футуриста.
Ему 33 года — значит впереди у меня еще много работы.
Я пишу настолько о немногом (слушайте поклонники скромности), что говоря о Его 5 изданных книгах — я сознательно умалчиваю о 6 неизданных, но готовых уже к печати: 1-я Стихи, 2-я История Российского футуризма, 3-я Давид Бурлюк, 4-я Пьесы, 5-я Философия Современности, 6-я Поэмии.
Я молчу также о 13 написанных и всюду читанных лекциях — что составит еще 3 книги — неизданных.
Эти 9 книг неизданы оттого, что все издательства крупные находятся в грубых руках невежественно-некультурной коммерции, издающей всякую дешевую дрянь ради дешевого матерьяла или чаще во власти представителей старого искусства неудачников и завистников, которые откровенно-цинично душат Искусство Молодости, а рынок наполняют своими бездарными книгами во имя корысти.
Этот кошмар — и в живописи, и — в театре, и в кинемо: Экран замазан сплошной похабщиной.
Раз я был в атэлье московской большой фабрики и режиссер, ставивший картину, произвел удручающе безграмотное впечатленье базарного издателя шерлок хольмщины.
Во всех кинемо пахнет кретинизмом.
На выставках живописи богатые художники — старики гнут талантливейших пролетариев — молодых левых художников.
В театрах режиссеры ставят грязную пошлость и дурацкие водевили известных благонадежных драматургов.
Вся эта компанья старого искусства — сгнившая вместе с царским строем — еще жива и многочисленна: вот отчего трудно дышать истинным гениям.
Вот отчего неиздано 9 книг Василья Каменского.
У — а как эксплоатируют издатели авторов — не стерпимо говорить.
А если издает сам автор, то одни книжные магазины за комисионную продажу берут 30, 40 и 50 процентов и расплату задерживают, затягивают.
У меня много пропало денег за книжными магазинами и думаю у каждого — кто издавал сам.
И еще сейчас валяются квитанции — неоплоченные магазинами старые долги: просто противно ходить получать.
Приходишь в книжный магазин или в издательство получить свои деньги за свои книги и тебе их выдадут — далеко несразу — в самой оскорбительной форме.
Будь они прокляты.
Вот отчего лежат неизданные книги (теперь вот за Эти строки бойся мести издателей и книжных магазинов — о как трудно издавать), — книги, спрос на которые огромен и растет.
Я пишу эту новую книгу и стараюсь недумать об ее изданьи, иначе тяжко.
Я убежден, что и Эта книга разойдется стремительно — как все Его книги — однако издавать — отчаянное мученье.
Все же я пишу, работаю, напрягаю силы и знанья, чувства и творческие возможности, широту внутренняго размаха и Волю духовной мудрости.
Он неищет, неждет, нежелает никакой награды, ни похвалы, ни шумного успеха, ни упреков, ни славы, ни денег, ни памятников, ровно ничего.
Потому я пишу свободно, как поет сердце и творит разум, как развертывается панорама жизни под летящим аеропланом Сегодня с криком мотора:
Дальше.
Я только авиатор Времени с пассажиром Вечности — Поэтом.
Только наблюдатель, собиратель, инструктор, исследователь, организатор, ученый.
Я — поступательная сила, земное.
Он небесное — Он Гений Духа.
Я — как многие из феноменов.
Он — Единственный — будто солнце на небе бирюзовых возможностей.
Я энергично гордо работаю над этой книгой, а Он каждую минуту отвлекает меня: Он кругло смотрит в светлодальний простор, безпокойно шевелит крыльями, вдыхает ветер, поёт.
Что Ему моя работа над книгой суета, скорбь, узда, условность, заблужденье.
Я это знаю и всетаки пишу: я болен воображеньем крайняго оптимизма — будто кому то, где то зачем то нужна Книга — вообще.
Чую: Он переполнен стремленьем к Полету а я задерживаю, останавливаю.
Он с песнями, звездами, утренними дорогами, необузданной волей, яркоцветным размахом, друзьями, девушками, вином.
Я мешаю, недаю осуществлена, даже протестую, потомучто некончена книга и очень нехватает Поэту здорового покоя — здесь среди сосностройнои тишины гор.
Струистая, бегучая Каменка, охрани мне Поэта, как умеешь, как можешь.
Помоги мне, Каменка, я устал, утомился от борьбы и одиночества, от мечтаний и почти напрасности.
Помни: ведь если не я и не ты сгинул бы наш Поэт.
Он всегда был и остался накануне отлета в иное переселенье, Его всегда влекло к земному крушенью и люди всегда толкали Его на погибель.
Может быть мы спасем.
Крылья
Эй Ты разудалая отчаянная головушка сокол Поэт.
Куда в неведомые страны какие потянуло Тебя обиженнаго буднями и мелочью, непониманьем и одиночеством.