— Я не мог ждать. Ты слишком восхитительна. Но это только начало.
Мы вместе принимаем ванну. Логан моет мне спину. Мыльными руками массирует мне грудь. Я чувствую, его вновь растущую эрекцию. Мы вытираемся и идем к кровати, где он укладывает меня и целует от ключицы до лобка.
— На этот раз ты первая, — говорит он, облизывая мягкую складочку, а затем его язык оказывается в центре, и я теряюсь в блаженном приливе ощущений.
После того, как я кончаю ему в рот, он берет меня в миссионерской позе, и смотрит мне в глаза.
— Ты прекрасна. Моя прекрасная муза.
Его зеленые глаза светятся чем-то, чего я раньше в них не видела. Нежность. Счастье. Я вижу красоту в его глазах. Чувствую себя целой. И я чувствую, что еще больше влюбляюсь в этого сложного, израненного и талантливого мужчину.
Глава 18
Всю неделю Логан пишет мне сексуальные строки из классики эротической литературы таких писателей, как Колетт, Анаис Нин, Генри Миллер и Маркиз де Сад. Я отвечаю ему эротическими ню. Но не часто, поскольку, как всем известно, картинка стоит тысячи слов, о чем я часто напоминаю ему, когда мы подшучиваем над различиями и сходством между письмом и живописью.
— Все это, конечно, происходит из одного источника, — говорит он, когда мы проезжаем по сельским дорогам. Безграничный творческий источник бурлит, и его надо направить в дело. Я воплощаю его в словах, а ты в картинах.
— Мы можем поменяться местами? Я начну писать, а ты — рисовать?
— Теоретически — да. Но затем мы сталкиваемся со спецификой ремесла. Чтобы овладеть формой, требуется много времени — тысячи часов, лет, целая жизнь. У большинства из нас есть только одна, возможно, две формы, которым мы можем уделить — время и внимание. В конце концов, у нас только одна жизнь.
— И, в конце концов, мы умираем, — печально говорю я, вспоминая разговор на балконе и последовавший за ним поцелуй, который изменил меня.
— Знать, что смерть неизбежна — это и бремя, и драгоценный дар. Начать понимать смерть — значит начать понимать жить.
— Мне все еще грустно.
— Это печаль сердца сочетается с тайной истины в уме. Мы бессильны перед жизнью и смертью. Разве что, можем творить. — Он отрывает взгляд от дороги, выгибает бровь и смотрит на меня. — И любить.
Мое сердце замирает. Он говорит о любви? Настоящей любви? Не просто о сексе, увлечении и похоти?
Логан возвращается к дороге и заканчивает мысль:
— Я не могу придумать лучшего способа жить, чем искусство и любовь.
Нет, он говорит просто о сексе. Сердце колет. Но он прав. Это хороший способ жить. Я живу сейчас, и я никогда не была счастливее. Хотя иногда я ловлю себя на мысли о настоящей любви. Истинной. Не уверена, что Логан думает так же.
Мы подъезжаем к стоянке позади гостиницы-паба «Ньюширской булыжник», и Логан глушит двигатель Астона.
— А Доктор Т. не удивляется, почему ты так часто одалживаешь его машину?
Логан хмурится.
— Первые пару раз я говорил, что хочу отвлечься от... всякого. Поискать вдохновение на проселочных дорогах. В конце концов, мне пришлось признаться, что я кое с кем встречаюсь. Он это подозревал, но я заверил его, что это не студентка.
— Значит, ты солгал?
— Это казалось лучшей альтернативой, чем правда. К тому же я обещал тебе, что никогда не скажу ему.
— И с кем же ты встречаешься? — Я чувствую, как змея зависти сворачивается у меня внутри, стоит представить его с другой.
— Я сказал, что это официантка.
— Из этого паба?
— А почему бы и нет?
Я смеюсь.
— Если я правильно помню, здесь одна официантка — лесбиянка, а вторая — бабулька.
Логан смеется вместе со мной.
— Тогда это заставит его поломать голову.
Прежде чем снять номер, мы обедаем. Мы чувствуем себя расслаблено, находясь далеко от кампуса. Мы больше смеемся. Говорим более открыто, и Логан не прибегает к своим чарам. Его черновик пишется, как и мои картины. Мы оба очень продуктивны между нашими воскресеньями.
В конце трапезы Логан лезет в карман.
— Я выйду покурю.
Я делаю капризное выражение лица.
— Когда ты бросишь эту ужасную привычку?
— Я стараюсь. Я уже сократил вполовину обычную норму. Дай мне время. — Он подмигивает и выскальзывает за дверь. Я подъедаю чипсы на его тарелке, пока официантка не подходит, чтобы убрать со стола. Мгновение спустя я слышу грохот, с которым ее поднос падает на пол. Раздается одно-два ругательства и возня, из кухни появляются помощники.
Я жую кубик льда, когда слышу:
— Ава? Что ты здесь делаешь?
Оборачиваюсь и вижу Ронни в фартуке и с метлой.
— Ронни? Ты здесь работаешь?
Я украдкой бросаю взгляд на дверь.
— С кем ты? — Говорит Ронни, глядя на два пустых пивных бокала.
— Ни с кем, — быстро отвечаю, но открывается дверь, и заходит Логан. Он идет оплатить счет, но Ронни замечает его.
— Это один из профессоров, не так ли? Ты же не...? Ава, ты здесь с ним?
— Ронни, уходи. Я позже объясню. — Он переводит взгляд с меня на Логана, и я сомневаюсь, что ему понадобятся объяснения. Он возвращается к уборке, а Логан подходит и берет меня за руку.
— Пойдем наверх? — говорит он с дьявольской улыбкой.
— Дай мне минутку. Я хочу в туалет.
— У нас в номере отдельная ванна. — Он многозначительно выгибает бровь.
— Это все пиво. Мне очень надо. Встретимся там.
Логан целует меня и уходит. Я смотрю в сторону кухни. Ронни все видел. В конце коридора есть туалет, напротив кухни. Ронни появляется, когда я прохожу мимо.
— Ты ведь ничего не расскажешь, правда? — Шепчу я ему.
— Конечно, нет. Делай, что хочешь. Но должен предупредить, что декан Аскотт часто здесь появляется. И на сегодня у него заказан столик. — Ронни смотрит на часы. — На час.
По мне пробегает волна паники.
— Спасибо, что предупредил. — Я сжимаю руку Ронни. — Увидимся в понедельник.
Наверху я говорю Логану, что меня тошнит и прошу его отвезти меня в кампус. Я не хочу, чтобы Дин Аскотт заметил Астон, припаркованный перед зданием.
Логан, естественно, разочарован, но нежно обнимает меня.
— Я подожду.
На обратном пути я продолжаю притворяться больной, но мне не нравится это. Хотя меня и тошнит от ощущения, что стены смыкаются вокруг нас и нашего романа. Теперь и Ронни знает. По крайней мере, он предупредил меня об Аскотте. Но мы не сможем вернуться сюда снова. Мы не можем так рисковать. Придется найти другое место.