Он протянул руку и включил ночник. Слабый огонек высветил его встревоженное лицо.
— Что случилось, Розмари?
— Было темно, — все еще стуча зубами, принялась рассказывать она. — Я проснулась, а вокруг темно. А я ненавижу, когда темно. Я не могла понять, где я. И подумала, что я… умерла.
— Бедная, бедная Розмари… — Он не смеялся, наоборот, смотрел с нежным сочувствием.
Она лежала в его объятиях, и голова ее покоилась у него на плече. Он тихонько перебирал ее волосы, легонько поглаживал ее спину. Сквозь шелк сорочки она чувствовала тепло его тела, и пахло от него так хорошо каким-то свежим горьковатым лосьоном после бритья. С ним не страшны ни тьма, ни гром.
Он налил ей минеральной воды и вновь обнял. Она с благодарностью выпила весь стакан, но во рту у нее пересохло.
— Ну вот, — прошептал он, забирая у нее стакан. — Не бойся, гроза уже кончается. Может, тебе сделать горячего чаю? Или принести какое-нибудь лекарство?
— Нет! — вскрикнула Розмари. — Не уходи!
Она отчаянно цеплялась за рукав его рубашки. Он посмотрел ей в глаза внимательным долгим взглядом.
— Розмари, ты ведь знаешь, что нельзя.
— Нет, я не могу! — замотала головой Розмари. — Я боюсь! Этот сон! Я видела комнаты в доме, все пустые, и все чужие, а потом — тьма.
— Тебе нечего бояться. Комната рядом не пустая, там я, и если тебе будет страшно, я сразу же приду, только позови. Я оставлю свет, раз ты боишься темноты.
— Нет! — всхлипывала Розмари. — Не уходи. У меня сейчас сердце разорвется.
— Я чувствую, — тихо сказал Алекс. — Я чувствую твое сердце.
Его рука лежала на груди Розмари. Как она там оказалась?
Она вдруг задрожала, но уже не от страха.
— Почему ты хочешь уйти? — прошептала она.
— Потому что я дал обещание, — твердо сказал он. — Ты знаешь.
Он взял ее ладонь и поднес к губам. Нежно, медленно он поцеловал каждый палец.
— Я освобождаю тебя от твоего слова, — тихо, но так же твердо сказала Розмари.
Она откинулась на подушки, увлекая его за собой.
Он коснулся пальцами ее губ.
— Ты сама не знаешь, что говоришь… Сегодня, когда ты спала там, у моря, я смотрел на тебя и мечтал дотронуться до тебя. И сделать вот так…
Он спустил бретельки с ее плеч, обнажая грудь. Затуманенным взором долго смотрел на Розмари, а потом со стоном прильнул губами к ее груди. Она чувствовала его губы, потому что тело ее отзывалось на каждое их движение таким наслаждением, что это было похоже на боль. Груди ее налились и стали больше и тверже, а соски выступили маленькими твердыми бугорками.
С губ ее сорвался стон, она откинула голову, а тело ее изогнулось, требуя еще и еще. Он закрыл поцелуем ее рот, заглушая стоны, а руки его продолжали играть ее сосками, заставляя ее вскрикивать от страсти.
Гроза не прошла, ошеломленно подумала она. Она здесь, в этой комнате, и бушует, и бушует, и стремится разрушить все запреты, которые раньше сдерживали ее.
Она скользнула ладонями по его груди, нащупала, какую-то ткань — халат? Сорвала его, стремясь скорее добраться до его кожи, до его сильного, страстного, такого желанного тела. Она, всегда хотела его, всегда — с той минуты в баре, с того первого поцелуя у церкви. И теперь она не хочет останавливаться. Ее руки блуждали по его груди. Она оторвалась от его губ, чтобы коснуться гладкой кожи на его шее, на груди, на животе. Его руки тоже стремились проникнуть везде, ей казалось, что он одновременно касается и груди, и шеи, и живота, и она извивалась, подставляя тело под его ласки. Его рука скользнула вниз и оказалась между ее бедер, и она словно со стороны услышала свой прерывистый шепот:
— Да! Да! Скорее!
И вдруг все прекратилось. Она не сразу поняла, что произошло. Просто вдруг между ними оказалась бесконечность. Он дрожащими руками пытался, попасть в рукава халата. С трудом ему это удалось, и он резким, почти злым движением затянул на талии пояс.
— Алекс! — пролепетала она. — Что-то не так?
Он не смотрел ей в глаза.
— Все не так! Разве ты не видишь?
Она все еще не могла поверить.
Прижала пальцы к вискам и с усилием попыталась сосредоточиться.
Он схватил скомканную простыню и швырнул на нее.
— Прости. Прости меня.
Простить?!
Она зарылась лицом в подушку и зажала уши. Она и не подозревала, что бывает такая боль. Он не просто вонзил нож ей в сердце, он еще повернул его с наслаждением садиста.
Она сама навлекла на себя эту боль. Она никогда, никогда этого не забудет. И никогда не простит. Себе.