3
Секретарь дяди Эммануэле поклонился Анне Карле, самому синьору Эммануэле, пожал руку Витторио. С тех пор как Анна Карла как-то пригласила его на ужин вместе с дядей Эммануэле, это стало традицией. Секретарь был спокойный, вежливый молодой человек и приятный собеседник. Сразу после ужина, когда все переходили в гостиную, он на время снова становился секретарем. Помогал Анне Карле отобрать и положить рядом с креслом дяди Эммануэле газеты, раскрытые на странице экономических новостей, наклонял лампу с абажуром так, чтобы свет падал с левой стороны. Затем они вместе раскладывали на круглом столике возле дядюшкиного кресла сигары, ставили бутылки ирландского виски и ведерко со льдом. Выпив со всеми по чашке кофе и потолковав о том о сем, секретарь брал с бесчисленных полок в смежной комнате одну из старинных книг и на всю оставшуюся часть вечера устраивался где-нибудь в углу. Из скромности он никогда не претендовал на постоянное место и нередко довольствовался либо креслом или табуретом у канапе, где обычно сидела Анна Карла, либо краешком дивана, на котором Витторио просматривал технические журналы. Раскрывал очередную старинную книгу и погружался в чтение. Будучи очень воспитанным человеком, он мог молча сидеть, не поднимая глаз от книги, до конца вечера, если только к нему не обращались с вопросом.
— Хотите шоколадку? — предлагала Анна Карла.
— О, спасибо, — отвечал он.
Ни дядя Эммануэле, ни Витторио не любили шоколад. Если не было Массимо или какого-нибудь случайного гостя, Анна Карла могла спокойно сидеть на диване, время от времени протягивая руку, чтобы предложить молчаливому секретарю очередную шоколадку.
— Хотите?
— О, спасибо!
В гостиной царила тишина, лишь порой с улицы доносился приглушенный шум да тикали часы с маятником, стоявшие на небольшом камине. Порой дядя Эммануэле с хрустом вытаскивал из вороха на столике очередную газету и, полистав, бросал ее в корзину. Витторио мог часами изучать под лупой старинные, скверно воспроизведенные иллюстрации. Если же он просматривал медицинский журнал, присланный вместе с новинками фармацевтической промышленности, то либо возмущался про себя, либо вдруг громко восклицал:
— Они утверждают, что и это связано с курением!
— Что именно?
— Головные боли.
— Какая глупость!
Обычно по четвергам Анна Карла посвящала вечерние часы чтению серьезных журналов либо легких развлекательных романов. Она считала также своим долгом по четвергам подводить баланс личных и хозяйственных расходов, которые заносила в особую тетрадь. Но в последнее время она усомнилась в полезности и этого занятия, так как при повторном сложении результат неизменно получался другим.
— …сорок шесть. Сорок шесть плюс семь — пятьдесят три, плюс два — пятьдесят пять, плюс восемь… пятьдесят пять плюс восемь…
Кастелли, дядюшкин секретарь, ни разу не откликнулся на этот отчаянный призыв о помощи. Сидел рядом с ней в кресле либо на низком табурете возле канапе и продолжал невозмутимо читать.
Как-то раз Анна Карла не выдержала:
— Кастелли! Сколько будет пятьдесят пять плюс восемь?
— Шестьдесят три! — с улыбкой ответил он. И снова углубился в чтение.
— О боже! — изумилась Анна Карла, наклонившись и взглянув на пожелтевшие страницы, испещренные странными буквами. — О боже, Кастелли! Неужели вы так легко читаете и на древнегреческом?
— Древнегреческом? — ошеломленно переспросил Кастелли. Посмотрел на книгу, затем перевел взгляд на Анну Карлу. — Да, конечно. То есть, не совсем. Нет. Я просто заинтересовался шрифтом. — Он встал, отнес в соседнюю комнату старинный фолиант и вернулся с другой книгой.
На следующей неделе он сам завел с Витторио разговор о том, что головная боль — основная причина бессонницы. А он в последнее время тоже страдает головными болями и решил ложиться спать не позднее одиннадцати вечера, а еще лучше — в половине одиннадцатого.
С того четверга он стал уходить сразу после кофе.
— Шоколадку на дорогу?
Анна Карла сама проводила его через анфиладу слабо освещенных комнат в холл.
— Благодарю вас, синьора.
Он вышел из парадного, пересек улицу и пошел по пустынной аллее сада. Сел на одну из скамеек напротив полутемного дома и посмотрел на три освещенных угловых окна гостиной. Снял с шоколадки серебристую фольгу, а саму шоколадку бросил на траву и долго потом скручивал и раскручивал податливую обертку.