– Ей нужно остаться наедине с жеребёнком, – произнесла она и выпроводила его из стойла.
Выйдя следом, женщина опёрлась на нижнюю половину дверей и стала вытирать руки тряпкой, не сводя глаз с кобылы и её жеребенка.
Гарри не сводил глаз с женщины.
Теперь, когда она не была скрыта дождём и брезентом, он мог рассмотреть её по–настоящему. Она была среднего роста с тонким выразительным лицом. Её гладкая и чистая кожа в темноте конюшни выглядела всё так же бледно, как и в лесу. Он догадывался, что её волосы окажутся более светлыми, когда высохнут, и они действительно оказались цвета жженого сахара с золотистыми проблесками. Сегодня она собрала их на затылке в тугой пучок, из которого на шею выбивались отдельные пряди.
На ней была старая коричневая амазонка, сильно поношенная и старомодная. С чужого плеча, решил он, слишком свободная в груди и тесная в талии.
Внезапно женщина повернулась и опустилась на каменный пол.
– О, Боже! О, Боже! – повторяла она, обняв себя дрожащими руками. – Я не думала, что смогу сделать это. Я думала, что она… что они оба…
Из её груди вырвалось несколько судорожных вздохов.
– Когда я почувствовала жеребёнка внутри… – её голова упала на колени. – Слава Богу.
– Вы никогда не делали этого прежде?
Она ещё несколько раз вздохнула, потом взглянула на него и покачала головой:
– Нет.
Слеза покатилась по её щеке. Гарри захотелось слизнуть её, но вместо этого он подал ей носовой платок.
Женщина вздрогнула, когда он дотронулся до нее, словно забыла, что он здесь, и уставилась на платок:
– Для чего это?
– Вы плачете.
– Нет, не плачу, – быстро ответила она и вытерла щёку рукой. – Я никогда не плачу. В этом нет смысла.
Гарри приподнял брови, но прежде чем он смог что–либо ответить, она вскочила на ноги и снова уставилась на кобылу.
Женщина была очень худой и ещё более истощённой, чем в прошлый раз. Он почувствовал внезапный приступ гнева. Кто–то должен лучше заботиться о ней.
Кто она? Дочь конюха, фермера? Близко ли она живёт?
Он не мог поверить в свое счастье, встретившись с ней снова, не мог поверить в судьбу, давшую ему второй шанс. Гарри не собирался его упускать, слишком редко они выпадали ему в жизни. Но он также не хотел наломать дров. Она была напряжена, он читал это в каждой линии её тела.
– Я помню рождение самой Тоффи, – произнесла она через некоторое время.
– Это прекрасное животное. Видны её арабские корни. Думаю, она прекрасный скакун.
Женщина задумчиво взглянула на него.
– Да, она очень резвая.
Стоя рядом с ней, он мог видеть золотые крапинки в её огромных глазах цвета хереса. Под его взглядом они стали настороженными и смущёнными. Она отвернулась к стойлу:
– Думаю, поэтому она находится здесь. Её очень трудно поймать.
– Вы, кажется, смогли.
Пальцы Гарри чесались, так ему хотелось дотронуться до этих прядей на затылке, погладить мягкую кожу под ними.
– Да, но она доверяет мне.
– Я не удивлен. Она принадлежит вам?
– Нет, нет, она не… – рот женщины приоткрылся, словно она собиралась что–то добавить, но потом передумала.
Гарри произнес:
– Если судить по её состоянию, последние месяцы за ней не особенно ухаживали.
– Нет.
– Необычное обращение с кобылой на сносях.
– Действительно.
– Так же, как и со всем поместьем, – сказал Гарри. – Поместьем несколько лет пренебрегали. Только конюшня пригодна для использования.
Она вздохнула:
– Я знаю.
Он наклонил голову, чтобы заглянуть в её глаза:
– Вы не очень многословны, не так ли?
Она пожала плечами.
Губы Гарри изогнулись. А люди называют его молчаливым пнём. Он уловил слабое дуновение аромата и принюхался, пытаясь узнать его. Щёлочное мыло? Это совсем не то, чем обычно пахнут молодые женщины. Наверно, она мыла руки, чтобы помочь рождению жеребенка.
Они стояли рядом у входа в стойло и смотрели, как лошадь вылизывает своего ребёнка длинными движениями языка, освобождая его от остатков плёнки и жидкости. Это было зрелище, от которого Гарри никогда не уставал.
Он взглянул на женский профиль и увидел, как ещё одна слеза покатилась вниз, пока она смотрела на первое драгоценное соединение матери и малыша. Её мягкие полные губы дрожали; она закусила их и сердито смахнула слезу.
Я никогда не плачу. В этом нет никого смысла.
– Вы живёте где–то здесь? – спросил он тихо.
Она молчала некоторое время, затем сказала:
– В старину думали, что животные языком придают форму своим детёнышам.