Мысль о том, что ей предстоит подобное, не пугала Нуалу и не вызывала в ней ни негодования, ни презрения, ни злости, ни отчаяния. Она ничего не чувствовала… Единственное, чего хотела Нуала, — это избежать сильной боли. Почему-то осознание того, что боль может причинить ей именно брат, беспокоило и ранило её куда сильнее, нежели мысль о том, что он будет делать с ней, получив полную свободу действий.
— Может, мне принести Вам вина? — неуверенно предложила служанка, поборов в себе желания дотронуться до покрытой узором спины Нуалы.
— Нет, не стоит… Спасибо, — несильно поморщившись, ответила Нуала, даже не посмотрев в сторону служанки.
Наконец дверь отворилась, и в покои вошёл Нуада. Он был одет лишь в длинный шёлковый халат, который скрывал его наготу, — даже корона больше не венчала его голову. Остановившись посреди покоев и смерив Нуалу долгим взглядом — тяжёлым, цепким и жадным — он взмахом руки приказал служанке уйти восвояси, и та, не медля ни секунды, кротко поклонилась и выскользнула из покоев, неслышно закрыв за собой дверь.
— Встань на колени, — низким и грубым голосом приказал Нуада, ладонью указав в сторону расстеленных медвежьих шкур, заметив, как вспыхнуло нечто, напоминающее испуг, в янтарных глазах сестры.
Нуала стояла не шевелясь, не решаясь даже сдвинуться с места. Её тело дрожало, кожу покрывали мурашки, а взгляд лихорадочно метался из стороны в сторону. Ей не было страшно, но тело отчего-то всё равно отказывалось подчиняться разуму. И лишь огромным усилием воли Нуала заставила себя выполнить приказ брата.
Медленно пройдя к камину, Нуала опустилась коленями на медвежью шкуру, неосознанно прикрыв глаза от прикосновения кожи к тёплому и чуть жестковатому меху. Открыв их, она устремила плохо читаемый взгляд на брата, что стоял посередине покоев, неотрывно смотря на неё, ловкими движениями пальцев разбираясь с поясом от халата.
Когда же с поясом было покончено, и халат легко и бесшумно скользнул к его щиколоткам, Нуада сделал несколько шагов навстречу стоящей на коленях сестре, возвысившись над ней, подобно высокому древу. В этот момент, смотря на притворно бесстрастное выражение лица Нуалы, он жалел лишь о том, что церемониальный узор скрывал вспыхнувший на её скулах румянец. Нуада не мог его видеть, но чувствовал, как пылают его собственные щёки.
«Можешь притворяться сколько угодно, сестра моя, но я заставлю тебя полыхать от стыда, смущения, похоти и ненависти к самой себе», — мысленно обратился к Нуале эльф, не без удовольствия заметив, как бесстрастная маска сестры дала трещину, и теперь сквозь неё проглядывались первые ростки испуга, смятения и стыда.
Не отрывая пристального взгляда от лица сестры, Нуада, протянув к ней руку, не болезненно, но ощутимо сомкнул пальцы на остром подбородке, вынудив её неотрывно смотреть на него. Опустив другую ладонь к своим бёдрам, он легко, почти невесомо, скользнул по платиновым завиткам на лобке и, помедлив мгновения, настойчиво коснулся возбуждённой плоти, сомкнув вокруг неё пальцы и несколько раз проведя вниз-вверх по всей длине. Подобные действия вынудили Нуалу лишиться последних крупиц самообладания и наконец беспокойно заёрзать на месте. Она попыталась отвести пристыженный и смущённый взгляд, но брат не позволил ей сделать это, сильнее сжав пальцы на подбородке, вынудив её судорожно выдохнуть сквозь стиснутые зубы.
— Не отводи взгляд, — властно произнёс Нуада, наслаждаясь гаммой эмоций, которую он вызывал на лице сестры своими действиями.
Вся показная холодность сестры и её ложное равнодушие испарились, оставив так хорошо знакомое Нуаде смирённое, чистое, невинное и прекрасное в своей естественности существо, смотрящее на него кроткой и напуганной ланью.
Помедлив считанные секунды, Нуада возобновил свои движения, из-под полуопущенных век смотря на стоящую на коленях сестру. Он хотел, чтобы она наблюдала за тем, как он ублажает себя, хотел видеть, как она дрожит от волнения, беспокойно ёрзает на коленях, протестующе мычит, когда он резко дёргает её за подбородок, принуждая не отворачиваться. Двигая ладонью по всей длине ствола, иногда чуть сжимая его у основания, он бессознательно толкался бёдрами навстречу своим движениям.
Напуганный и одновременно заворожённый взгляд сестры возбуждал Нуаду куда сильнее, нежели собственные движения и ласки. Только её он мог пылко любить и одновременно безрассудно ненавидеть. Нуала всегда была лучшей частью его самого, и Нуада в глубине души понимал, что не он властвует над ней, а она — над ним. И это не исправить ни короной, ни армией, ни тысячами подданных.
Нуада дышал рвано и громко, нещадно прикусывая зубами кожу губ в надежде сдержать готовые вырваться из горла стоны. Ему хотелось чего-то большего… Ему хотелось, чтобы Нуала ласкала его своими губами и языком.
Сглотнув и проведя языком по потрескавшейся на губах краске, Нуада большим пальцем оттянул нижнюю губу сестры, проникнув им в её рот. Нуала протестующе замычала, вперив в него поражённый и растерянный взгляд, однако отстраниться или укусить даже не попыталась. Нуада не знал, что именно сдерживало сестру от столь дерзкого шага, — страх перед ним или же осознание того, что это ничего не изменит и ни на что не повлияет?
Казалось, Нуала была парализована какой-то невидимой магической силой, которая вынуждала её смиренно переносить все действия брата, забыв о собственной гордости и теплившейся в сердце ненависти к нему. А потому, когда он проник в её рот настолько глубоко, насколько она могла принять его, вынудив Нуалу сомкнуть губы на его возбуждённой плоти, она не стала противиться.
Нуада резко выдохнул сквозь стиснутые зубы и смежил веки: он и помыслить не мог, что это вызовет в нём такую бурю эмоций, заставив тело трепетать от наслаждения. Дав Нуале время привыкнуть к её положению, эльф опустил одну ладонь на её затылок, вплетя пальцы в платиновый шёлк волос, направляя движения губ сестры и контролируя её действия.
Вначале Нуала действовала неуверенно, скованно и неспешно, буквально заживо сгорая от стыда. Её коленопреклонённое положение и то, что она делала своим ртом по прихоти брата, — всё это заставляло эльфийку чувствовать себя униженной, недостойной и грязной. Никогда раньше Нуала не делала ничего подобного, более того, не позволяла себе даже думать об этом… А теперь она стояла на коленях перед братом, лаская его возбуждённую плоть и позволяя ему управлять собой, словно гнедой кобылой.