Данте усмехается, его смех звучит холодно и жестоко.
— Как трогательно. Убийца и его шлюха признаются в любви перед лицом смерти.
Он делает шаг вперед, его рука запутывается в волосах Луки, откидывая его голову назад.
— Жаль, что все это напрасно. Жаль, что вы оба умрете, крича и моля о пощаде, которой никогда не будет.
Лука плюет ему в лицо, его глаза горят ненавистью.
— Пошел ты, — рычит он, его голос сочится ядом. — Ты тот, кто умрет, крича, ты, ублюдочный садист.
Лицо Данте мрачнеет, его глаза злобно сверкают. Он бьет Луку наотмашь, удар отбрасывает его голову в сторону.
— Смелые слова от пекаря. Посмотрим, надолго ли хватит смелости, когда я начну сдирать кожу с твоих костей..
Он поворачивается ко мне с острой и злобной улыбкой.
— Что касается тебя, племянник… ты будешь смотреть. Ты увидишь каждое мгновение его агонии, услышишь каждый крик, всхлипывание и жалобную мольбу, — он наклоняется ближе, его горячее дыхание касается моего уха. — А потом, когда он будет сломлен и будет истекать кровью, когда он будет молить о смерти… Я собираюсь дать ему это. Медленно, тщательно, всеми способами, которых, я знаю, ты боишься.
Он выпрямляется, его глаза сверкают безумным, садистским ликованием.
— И тогда, Энцо… тогда настанет твой черед. И поверь мне, когда я говорю, по сравнению с твоей смертью его покажется милосердием.
Я смотрю на него, мои глаза горят от непролитых слез. Мне хочется кричать, бушевать, разорвать его на части голыми руками. Но я не могу. Я беспомощен, обессилен, марионетка, болтающаяся на его ниточках.
И Лука… мой прекрасный, храбрый Лука… Он умрет.
Из-за меня, из-за моей слабости, моего эгоистичного желания. Потому что я осмелился полюбить его, мечтать о жизни вне тени. Люди Данте заталкивают меня в машину, их руки грубые и оставляют синяки. Я в последний раз вижу Луку, его широко раскрытые глаза полны отчаяния, когда они тащат его к другому автомобилю.
— Энцо! — его крик эхом отдается у меня в ушах, разрывая мое сердце, как колючая проволока. — Энцо, я люблю тебя! Я всегда буду любить тебя, что бы ни случилось!
Дверь машины захлопывается, обрывая его крики. Я откидываюсь на спинку сиденья, зажмуривая глаза от жгучих слез.
Все кончено. Мой последний шанс, мой единственный шанс на искупление… развеялся, как дым на ветру. А теперь…
Теперь не осталось ничего, кроме боли.
Не осталось ничего, кроме крови, криков и холодных, пустых объятий тьмы. Не осталось ничего, кроме цены за мои грехи, оплаченной драгоценной монетой — жизнью Луки.
Да смилостивится Господь над моей душой.
Потому что Данте, черт возьми, этого точно не сделает.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
ЛУКА
Мир — это размытое пятно боли и страха, калейдоскоп теней и неона, который бешено вращается вокруг, когда они вытаскивают меня из машины. Мои руки связаны, грубая веревка врезается в запястья, но это ничто по сравнению с болью в моем сердце, с обжигающей болью от осознания того, что Энцо страдает из-за меня.
Потому что он осмелился полюбить меня. Потому что он выбрал меня, простого пекаря из неблагополучной семьи, а не темную империю крови и власти, править которой он был рожден.
Мне следовало бы знать. Я должен был держаться подальше, должен был с криком убежать в противоположном направлении, как только понял, кем он был, какая тьма окутала его душу.
Но я этого не сделал. Я не смог. Потому что под маской убийцы, холодной и безжалостной… я увидел проблеск чего-то еще. Что-то теплое, яркое и до боли человеческое, искра света в бесконечной ночи его существования. Я увидел человека, которого стоило спасти. Сердце, за которое стоит бороться, за которое стоит проливать кровь.
А теперь… теперь я увижу, как он умирает. Увижу, как Данте, монстр, называющий себя дядей Энцо, человек, который превратил его в орудие крови и мести… разрывает его на части, кусочек за кусочком.
И это все моя вина. Моя слабость, моя наивность, моя глупая вера в то, что любовь может победить все, даже темный и безжалостный мир мафии.
Они толкают меня на колени, холодный бетон впивается мне в кожу сквозь тонкую ткань джинсов. Я слышу рычание Энцо, звук чистой, первобытной ярости, а затем тошнотворный глухой удар плоти о плоть, треск костей и брызги крови.
Я поднимаю голову, мое сердце бьется где-то в горле, и вижу его. Вижу мужчину, которого люблю, за которого готов умереть… Он стоит на коленях, его лицо покрыто кровью и синяками. Данте стоит над ним, сжав кулаки, костяшки пальцев ободраны.
— Ты разочаровываешь меня, племянник, — голос Данте звучит как низкое, насмешливое мурлыканье, его глаза сверкают холодной злобой рептилии. — Я отдал тебе все. Власть, уважение, место рядом со мной. И вот как ты мне отплатил? Раздвигая ноги ради уличного отребья, предавая свою семью ради теплого рта и упругой задницы?
Энцо сплевывает кровь, его глаза горят яростным, вызывающим огнем.
— Пошел ты, — рычит он грубым и надрывным голосом. — Лука стоит тысячи таких, как ты, ублюдочный садист. Он чист, добр и невинен, в отличие от тебя. Все, чем ты никогда не смог бы стать.
Лицо Данте искажается, превращаясь в маску ярости и недовольства. Он наносит удар ногой по ребрам Энцо с тошнотворным хрустом. Энцо сгибается пополам, из его горла вырывается сдавленный вздох, но он не кричит.
Не умоляет, не просит о пощаде. Он терпит. Он выживает. Потому что он такой, какой есть, каким он всегда был. Мужчина, который не чувствует боли, который не боится смерти.
Мужчина, которого я люблю каждой частичкой своего разбитого сердца. Мужчина, за которого я готов умереть, истечь кровью, сгореть.
Данте поворачивается ко мне, его глаза холодны и безжалостны.
— А ты, — усмехается он, и его губы изгибаются в насмешливой улыбке. — Маленький мышонок, который думал, что может играть с большими кошками. Ты действительно думал, что сможешь спасти его, сможешь искупить его вину силой своей любви? — он холодно и невесело усмехается. — Глупый мальчишка. Для таких, как мы, нет искупления, нет спасения для проклятых. Мы такие, какие есть, какими были всегда. Убийцы, монстры, бездушные звери в человеческом обличье.
Он протягивает руку, хватает за волосы и запрокидывает мою голову назад. Я сдерживаю крик, закусывая губу, пока не чувствую вкус крови. Я не доставлю ему такого удовольствия, не позволю ему увидеть мой страх, мою боль.
— Но ты... — голос Данте звучит низким, зловещим шепотом, его дыхание горячее и зловонное у моего уха. — Ты другой, не так ли? Чистый и невинный, не тронутый грязью этого мира. Сияющий свет во тьме, маяк надежды для потерянных и проклятых.