— Приблизительно, сразу, как только это станет осуществимо.
— Это будет, в самом деле, логистическое чудо, чтобы вывести такое огромный контингент войск и машин из городов к тому времени. Особенно в ситуации, когда за них цепляется враг. — Вон Войтц бросил неловкий взгляд на Байоту. — Мы организуем настолько полный вывод, насколько возможно, — сказал тактик. — Прискорбно, но могут быть небольшие потери.
— Ты имеешь в виду, черный крест? — сказал Гаунт.
— Да.
— Так значит, любое подразделение Гвардии, слишком медленное, чтобы выбраться из городов к сроку... или любое, которое не сможет оторваться от врага...
— Будет принесено в жертву, — спокойно сказал Байота. — Такие потери прискорбны, но, до определенной доли, считаются приемлемыми, по сравнению с общим стратегическим преимуществом.
— Антонид имеет в виду, — проворчал Вон Войтц, — что если бы мы застряли с осадой, мы бы, почти наверняка, потеряли чертовски больше людей, чем тех, кто отдаст свои жизни во благо сегодня ночью.
— Я понимаю, что он имеет в виду, — сказал Гаунт. — Бедному арьергарду достанется худшее.
— А разве не всегда так?
Гаунт отвернулся от дисплея и посмотрел на Вон Войтца. — Сэр, я прошу разрешения вернуться на фронт. Дисциплина будет решающим фактором того, как быстро и чисто может пройти отступление. Будет страх и паника, а, так же, небрежность. Вам нужен каждый комиссар, которого сможете найти, для управления.
— Я ожидал, что ты это скажешь, — сказал Вон Войтц. — Если ты должен, тогда...
— Я хочу отправиться в пятый отсек, сэр.
Вон Войтц позволил легкой улыбке появиться на губах. — Да, думаю ты можешь. Они ведь там, так ведь?
— Да, сэр.
— Идите, Комиссар Гаунт.
Гаунт забрал Эзру Ночь из камеры, куда Комиссариат поместил его, и они вместе забрали свое конфискованное оружие и пожитки у дежурного.
Взлетные платформы наверху корпуса бурлили активностью в ослепляющем дневном свете. Лифтеры, штурмовики и другие летательные аппараты уже доставляли персонал из Монса. Сервиторы выгружали оборудование, а команды техников, в защищающих от солнца одеждах, оперативно увозили его. Гаунт нашел смотрителя палубы, который сверился со своим списком и сказал Гаунту, что будут места на одном из тяжелых транспортников типа «Боевой Конь» через пятнадцать минут.
Гаунт с Эзрой ждали у ограждающего поручня. Собрались другие пассажиры, по большей части офицеры и медицинский персонал. С высокой точки, Гаунт мог видеть внизу лагерь Осколочных Равнин, растянувшийся под белым солнцем, жарящимся на жаре. После дней в сером, сыром микроклимате Монса, накрытым дымом, это ощущалось, как другой мир.
Лагерь гудел. Даже Штаб Осколочных Равнин собирался отступить подальше от Монса до полуночи. Гаунт наблюдал, как временный город медленно разбирает себя.
Позади него взлетела с палубы пара Валькирий, и он повернулся посмотреть на них. Они по дуге взлетели в яркое голубое небо и полетели к огромному, темному облаку на горизонте.
Палубный смотритель позвал их, и они пошли с остальными людьми к одному из больших Боевых Коней. Это был уродливый, толстый летательный аппарат, с шелушащимся серым корпусом. Боковой люк был открыт, и они забрались в потрепанный, металлический грузовой отсек и закрепились в небольших настенных стропах.
Другой Боевой Конь поднялся в воздух с огромным шумом и в облаке летающего песка. Двигатели их транспортника начали разгоняться.
— Две минуты! — крикнул палубный смотритель.
Снаружи, в солнечном свете, появилась фигура, и забралась в отсек, последняя добавка к пассажирам. Он пошел к Гаунту и Эзре.
— Привет, Ладд, — сказал Гаунт.
— Я слышал вы были... Я имею в виду, я думал, что смогу...
— Пристегнись, — сказал Гаунт.
— Это будет тяжело, так ведь? — сказал Ладд. — Будет трудно вывести людей вовремя.
— Особенно, если они в арьергарде, — сказал Гаунт. — Первым вошел, последним вышел. — Ладд посмотрел на Эзру Ночь.
Медленно, осторожно, как ритуал, партизан размазывал воуд по своему лицу, готовый к войне.
XXVI
15.05, 199.776.М41
Пятый Отсек
Спаршад Монс, Анкреон Секстус
Где-то, какой-то бог или похожая высшая сущность, возможно та, что восседает на золотом троне, от души смеялась над значимостью Люсьена Вайлдера. Обычно, думал Баскевиль, у его друга и вышестоящего офицера была утонченная оценка для хорошей иронии, но особенная ирония этой конкретной ситуации заставляла Вайлдера просто ругаться и сыпать проклятиями.