Они бежали к знакомым местам и любимым, где они могли бы быть в безопасности... а затем, благодаря дальновидности Бога-Императора, они увидели, чем станут их родные места и любимые, если они не выдержат, и они выдержали! Что вы чувствуете?
Из рядов послышался ликующий рев.
— Кровь Белладона подобна вину на губах Императора! — бушевал Новобазки. — Души Белладона занимают особое место подле него! Если мы прольем нашу кровь здесь сегодня, значит эту землю Он выбрал для благословения! Ох, счастливая земля! — Он вытащил плазменный пистолет и осторожно снял с предохранителя. В этот раз никаких ошибок. — Оставайтесь твердыми и стреляйте, друзья мои, оставайтесь твердыми и стреляйте! Если они собираются забрать нашу драгоценную кровь, тогда они обнаружат, что цена будет больше, чем они смогут себе позволить! Ярость Белладона! Ярость! Ярость!
Вайлдер ухмылялся, когда слушал хлынувшую речь Новобазки. Это произведение искусства, он всегда так думал. И когда еще, как не сейчас.
— Кешлан! — Вокс-офицер подбежал к нему.
— Да, полковник!
Вайлдер попросил трубку вокса. — Включи динамики, пожалуйста, Кешлан. На всю громкость, что есть.
— Да, сэр!
Первый воины архиврага начали забираться на склон Холма 56, в поток огня.
Сотни пали, но за ними были тысячи, готовые занять их место. Горны Кровавого Пакта ревели в ночном воздухе. Мерцали клинки, развевались знамена. Дикие мутанты и кованые звери возглавляли атаку.
Криволап Трижды-кованый был в самом начале наступающей линии, стряхивая вспышки света, которые попадали в его шкуру. Он забрался по длинному склону, ревя сквозь свои горловые мешки. Он мог видеть и чуять мясо перед собой. Ряды маленьких мясных фигур, которые, на удивление, отказывались убегать при виде него.
Прыгая вперед, трижды-кованый открыл свою пасть и выдвинул зубы.
Вайлдер постучал по трубке вокса и поднес ее ко рту. Когда он говорил, его голос громыхал из вокса Кешлана, искаженный от громкости.
— Твердо держитесь, Рота А! Ярость Белладона! Держите линию и отбросьте их! — Его усиленный голос отдавался эхом на открытом холме, унося его приказ в дождь и свирепую ночь.
Его последний приказ.
ЭПИЛОГ
00.07, 200.776.М41
Анкреон Секстус
Вышло солнце, посередине ночи, и степные города погибли. Даже с очень большого расстояния было возможно наблюдателям увидеть непосредственную бомбардировку без приборов ночного видения или солнечных очков.
Разрушительные столбы белого света спустились с неба и пробурили глубокие черные дыры в мире.
Боевым кораблям Имперского Флота понадобилось пять часов непрерывной орбитальной бомбардировки, чтобы стереть древние и проклятые камни монолитных городов из бытия.
В последующие дни, все, что осталось от мест, где когда-то стояли степные города, это зияющие раны в земле, некоторые глубиной в километр. Внутри этих медленно охлаждающихся котловин, скрылась драгоценная красота. Ярость оружия трансформировала камень и песок, сплавив их в стекло, которое блестело и переливалось цветами в ярком солнце.
Сразу после полуночи, Гаунт был среди многих сотен Имперских офицеров, собравшихся на посадочных площадках, наверху корпуса одного из командных левиафанов, чтобы посмотреть на далекое уничтожение Спаршад Монса. Цвейл стоял рядом с ним. Он позаимствовал у Эзры солнечные очки, и вздрагивал и вздыхал при каждой вспышке света.
— Ты это сделал, Ибрам, — сказал Вон Войтц, подходя к Гаунту и кивая в сторону страшного светового шоу. — Надеюсь, ты гордишься собой.
— Кое-чем горжусь, сэр.
— Я понимаю, что они снова твои? — сказал Вон Войтц.
— Это, всего лишь, полевое командование, — сказал Гаунт. — Только на время.
— Увидим, — сказал Вон Войтц.
— Он говорил, что не может, но он смог, знаешь ли, — сказал Цвейл после того, как Вон Войтц ушел.
— Что? — спросил Гаунт.
— Он говорил, что не может возвращать из мертвых, но оказалось, что может.
— О ком мы говорим, отец?
— Вайлдер, — сказал Цвейл.
— Оу.
— Ты и Роун, и остальные – все вернулись, когда мы считали вас мертвыми. А теперь и подразделение тоже.
— Я не...
— Оно снова твое. Вайлдер отдал его тебе. Не его Призраки. Снова твои. Призраки Гаунта, вернувшиеся из мертвых.
— Вы знаете, что иногда говорите много чепухи, отец, — сказал Гаунт.