— Враг использует псайкеров, чтобы усилить эффект?
— Присяжные не сходятся единогласно насчет этого, Ибрам. Возможно. Все, что мы знаем, порча врага распространяется среди нас, как чума, прямо по всему Второму Фронту. Боевой дух все время низкий, и это ведет нас только в одну сторону.
— Уничтожению Второго Фронта.
— До тех пор, пока Командование Второго Фронта не сможет переломить ситуацию. Или пока Магистр Войны не решит, что мы не ведем и не вдохновляем людей согласно нашему авторитету и не заменит нас.
— Это реально? — спросил Гаунт.
Вон Войтц не ответил. Было ясно, что это так. Было ясно, что он был под огромным давлением, чтобы выкопать назад свое командование из глубокой темной дыры.
— Итак, твое назначение на передовую, — погодя сказал Вон Войтц. — Будет хорошо иметь еще одного опытного офицера на передовой.
— Я жажду вернуться в Танитский Первый, — сказал Гаунт. Он нарочно не думал об этой возможности долгое время. В темные времена на Гереоне было бы слишком много надеяться на это, слишком болезненно зацепиться за эту надежду. Гаунт позволил себе насладиться этим ожиданием впервые за несколько месяцев.
И оно долго не продлилось.
— Это самое... смотри. Прости, Ибрам. Тут все сложно. Этого не будет.
— Что? Почему?
— На самом деле, есть две причины. — Вон Войтц встал и налил себе немного амасека.
Гаунту он не предложил. — Первая – это ты. Я перевернул небо и землю, чтобы восстановить тебя в правах, Ибрам. Попросил сделать встречные одолжения, как я говорил... и, как я говорил, я сделал почти все. Особенно Макарота, несмотря на растущее недовольство мной. Мне нужно было пойти на компромисс. Эти условия потребовала Балшин и Комиссариат. Ты можешь вернуться на передовую в должности комиссара, с целью укрепить и поддержать дисциплину подразделения. Они больше не хотят давать тебе снова командное звание.
— Не могу в это поверить, — сказал Гаунт.
— Мне это не нравится. Совсем. Но это сделка. Ты должен свыкнуться с мыслью, что будущее твоей карьеры связано с Комиссариатом, не с командованием. Разделение полномочий. Мне жаль. Тебя ждут новые обязанности, новые вызовы. Танитский Первый был твоим последним приказом.
— Могу я подать протест? — спросил Гаунт.
— Кому? — грустно рассмеялся Вон Войтц.
— Тогда... тогда какова была вторая причина, сэр?
Вон Войтц прочистил глотку. — Все просто, Ибрам. Ты не можешь вернуться к командованию Танитским Первым, потому что Танитского Первого больше не существует.
VII
06.19, 193.776.М41
Пятый Отсек
Спаршад Монс, Анкреон Секстус
Как только они создали его, они нарекли его Криволапом. Криволап Трижды-кованый, в честь его искривленного внешнего вида и сложности его строения. Это было то имя, которое он мог узнавать – иногда – но не мог произнести. Среди рявканья кованых, его было легко узнать по глубине и тембру его особенного горлового рева.
Солнце вставало, но дневной свет еще не проник в широкий черный залив пятого отсека. Высоко над головой видимое небо было бело-голубым, залитым туманным светом, и лучи солнца освещали ступенчатые стены возвышающегося внутреннего Монса на востоке. Там, где солнечный свет касался камня, далеко и высоко, он сиял подобно янтарю.
Глубокое дно колоссального пятого отсека было глухим, холодным местом, пойманным в тень западной стены. Предрассветная температура была минус три градуса, и холодный туман окутал кучи влажных, черных камней и глубоких кратеров. Было тихо и спокойно: только случайные движения насекомых в камнях да отдаленный рев других кованых, отдающийся эхом в длинном каньоне отсека.
Криволап Трижды-кованый охотился. Его подстегивал к этому узелок во всепожирающем желудке и покалывание в крошечном примитивном мозге. Осторожно, он тащил свою огромную тушу вдоль гребня из ломаного красного кварца. Единственными звуками, которые он производил, были легкие стуки его толстых когтей по кварцу и низкий хрип наполненных мокротой легких.
Конец гребня выходил на освещенную солнцем реку. Он мог ясно ее видеть, несмотря на темноту. Его глаза видели детали мира, как розовые вспышки, и он, также, мог чуять и ощущать его формы. Он дважды фыркнул, прогоняя холодный воздух сквозь наполненные кровью обонятельные каналы своего длинного черепа. Он чуял фактуру камня, слабое течение мелководной реки, сырой лишайник, прицепившийся к нижней части гранитных булыжников.